Голенищев, ведомый жаждой мести за вытерпленные обиды, выдавал по дороге все новые подробности крестьянского восстания.
– Да понял я, понял! – не выдержал Хлопин, – Взбунтовались мужики. Давно такого не было.
– Главное, столько лет договаривались, а теперь – ни в какую.
– Накопилось, – хмурил брови исправник, – Но мы разберемся… Я надеюсь.
– Я больше за Гурдина переживаю, – вздыхал вероломный Голенищев, – Как он там?
Титулярный советник Никанор Михайлович Хлопин, обремененный опытом, хмурился еще сильней:
– Ты вот мне скажи лучше, там местные воду мутят, али, не дай Бог, из пришлых кто? Беглых нету у вас?
Голенищев пожал плечами:
– Вроде, нет. Не замечал. Разве что Поклонов Илья. По случаю смерти матери приехал из города. Но он из местных.
– Да? Иначе, смотри у меня, – проворчал Хлопин.
– Что вы, ваше благородие.
Хлопин покачал головой.
– Все так говорят. А того не знают, что ежели мужики по темноте своей бунтуют, сами по себе, – то это одно. Другая песня, – под предводительством профессиональных провокаторов. Тут дело в другую плоскость перетекает. Политическую.
– Навряд ли, ваше благородие. Нет там никакой политики.
– Как знать, – усмехался исправник, – Политика – она во всем есть, стоит только копнуть.
Голенищев озадаченно хмыкнул. Не в его интересах было копать. Ведь одного такого «пришлого» он только что в лесу схоронил. А вдруг, и он к этому делу причастен? В итоге, окажется Николай Васильевич дважды виновен. И в том, что обнаруженный труп утаил, и что земельный конфликт из-за его неумелых действий разгорелся. Ведь в самом деле, подумал пристав, когда не получилось договориться с мужиками о межевании, надо было сразу в уезд докладывать, а не выдумывать аферу с Гурдиным.
– Точно, нет, – отрезал пристав.
Никанор Михайлович внимательно посмотрел на Голенищева и, словно бы угадав его потаенные мысли, погрозил пальцем:
– Смотри, Николай Василич! Проведаю, каким ты боком замешан, – наказание будет суровым.
Голенищев обиженно хмыкнул.
– Ты точно мужиков не обижал?
Голенищев судорожно замотал головою, мол, что вы, ваше благородие, как можно!
– Все равно узнаю, – промурлыкал Хлопин, приглаживая ладонью усы.
– И, кстати, почему не по форме докладывал? Фуражка твоя где?
***
Плененного Гурдина нашли в Нелесовской деревне. Почему деревня называлась Нелесовской? Наверное потому, что вокруг нее никакого леса и не было. И уже давно, лет двадцать как. Мужики весь лес порубили на дрова и пожгли на уголь с целью продажи, дабы уплачивать подати. Уголь возили на соседние железодельные заводы, а дрова – на солеварные заводы в ту же Пермскую губернию. Прочие же деревни, по части мужиков, как сезон – уходили тянуть баржи на Каму. И других способов для заработка не предвиделось. Из всего обширнейшего Слободского уезда Вятской губернии Трушниковская волость считалась самой, что ни на есть, разбеднейшей. Всем это было известно, однако налогов, как говорится, еще никто не отменял.
Бывший арендатор Гурдин, отсидев четыре дня в амбаре у запропавшего неизвестно куда крестьянина Дудихина, на момент приезда судейской комиссии чувствовал себя хорошо. И по освобождению отзывался о своих мучителях только с положительной стороны. Акромя того случая его больше не били и по местным меркам кормили сносно. Вся суть его содержания в плену заключалась, исключительно, в нравоучительных беседах со стороны представителей деревенского сообщества на предмет его окончательного морального перевоспитания. В итоге, Иван Гурдин дал мужикам подписку о том, что никакого побоища вовсе не было и что претензий к своим, якобы обидчикам, не имеет.
