Нори шёл по улице, шаркая по сухой пыльной дороге, размышлял о сложных переплетениях человеческих судеб в этом городе, как вдруг услышал женский голос, окликнувший его сзади:
– Нори… – в интонации этого обращения было какое-то неожиданное подобие упрёка, и в то же время приятное удивление.
Нори обернулся и увидел перед собой Тальку. На её строгом лице не было ни царапины, а худое тренированное тело покрывала идеально сидящая стёганка с нашивками сине-золотистого цвета – это были знаки Ренской империи. Она подошла чуть ближе и заговорила с лёгкой улыбкой:
– Клянусь, ещё сегодня утром я бы поставила десять бочек эля на то, что ты мёртв. Но когда на площади Ренамир назвал твоё имя…
Нори осмотрел её форму, хмыкнул и сказал:
– Похоже, мы с тобой совершили один и тот же выбор.
Она кивнула:
– Похоже. Но как ты выжил? Расскажи мне. Наверное, спрятался под стеной и сдался, когда авангард был уже внутри замка?
– Всё было… намного сложнее, – почесав затылок, ответил Нори и слегка улыбнулся Тальке.
Женщина прошла мимо него и жестом пригласила последовать за ней. Нори пошёл по улице, рассказывая, как упал в реку, переоделся, как он был разоблачён и устроился в армию Ренамира уже законно, с подачи самого императора. Реакция Тальки удивила его: по необъяснимой причине женщина была в восторге от этой истории.
– Поразительное жизнелюбие! – воскликнула она, слушая собеседника в прогулке по городу.
– Или невыносимый страх смерти, – ответил Нори и опустил взгляд на дорогу. – Я не могу перестать думать о правильности этого… пути.
Талька завернула за очередной угол, где оказался неприметный домик с закрытым окошком, выходящим на улицу. Она подошла к нему, постучала в ставни и полушёпотом сказала:
– В подвале твоём, но в сердце у всех.
Нори без единого намёка на понимание помотал головой, подумав, что Талька обращается к нему, но вдруг окошко открылось и оттуда высунулась крепкая волосатая рука, держащая бутылку с тёмной жидкостью. Талька протянула туда же несколько монет, взяла бутылку и, едва она успела убрать руку, как ставни захлопнулись обратно.
– Что это? – полюбопытствовал Нори, глядя на бутылку.
Талька не ответила ему, а лишь снова пригласила жестом следовать за ней.
– Не терзай себя, – сказала она. – Как можно думать о будущем, если ты всё ещё сомневаешься в прошлом? Сомнения имеют смысл, когда ты совершаешь выбор, но какой в них смысл, когда решение принято? Сомневаться нужно было, когда ты надевал кольчугу авангарда на свои тощие плечи. Хорошо, что лёгкий вариант попался, а то припёрся бы в лагерь в латах – вот смеху было бы! – Талька улыбнулась, представив это. – Тебя бы раскусили куда раньше и просто казнили бы. А тебе повезло. И повезло нечеловечески.
– Повезло?! – изумился Нори, который совсем так не считал. – Я был на волосок от смерти больше раз, чем за всю жизнь до этой недели! Я убил невинного человека просто для того, чтобы встать в один строй с врагами, чтобы спасти свой зад!
– На войне нет виновных или невинных, – холодно парировала Талька, свернула к городской стене и пошла вдоль неё к горам. – И сама война эта – не то, чем кажется.
– О чём ты?
Нори снова поравнялся с ней и внимательно слушал.
– Флагами отличаются те, кто живёт, – продолжила Талька. – А умирают все одинаково. Я была когда-то на Ганрайне, знаешь? Это западный континент, за морем от нас. Там люди верят в единственного бога и считают, что он властен над всем и всё видит. И они считают, что после смерти ты предстаёшь перед ним и отвечаешь за всё, что сделал. Многие люди боятся этого посмертного суда и при жизни стараются делать больше добрых дел друг для друга. А у нас что? Раздробленные языческие поверья. И бояться некого. Поклоняешься одному – он защищает тебя от второго. Поклоняешься третьему – живёшь дольше, поклоняешься четвёртому – и пшеница у тебя на поле гуще, чем у соседа. По крайней мере, в это верят. Верят, но они ничего не боятся. Не боятся, что…
