– Здравствуйте, Иоганн.
– Здравствуйте, Саймон.
– Я готов принять ваш заказ.
Иоганн замялся с ответом.
– Простите, Саймон, ууу… мменя косточка.
– Опять?! – гневно выкрикнул Саймон.
– Но ааа что я могу ппподе…
– Выбросите эту косточку! Она у вас, поди, уже протухла! А-а-а, угораздило мне приготовить вам ножку!
Саймон, взяв голову в тиски, приблизился к возлюбленной, она не замедлила подать ему руки.
– Ну а вы, любовь моя, – сказал Саймон, покрыв её костяшки поцелуями, – надеюсь, вы меня сегодня не разочаруете?
Алла Борисовна виновато отвела взгляд.
– Простите меня, но я пребываю в раздумьях. – Саймон, услышав это, отбросил её руки. – Саймон, мой милый Саймон, не обижайтесь, прошу вас… – злясь, Саймон медленно отдалялся от кормушки. – Завтра!.. Клянусь!.. Завтра я сообщу вам ответ!
Двуликий опёрся плечом на дверь Муслима и нагнулся к его окошку.
– Как я понимаю, завтра вы тоже собираетесь остаться без завтрака, да?
Муслим от растерянности не знал, что ответить.
– Простите, Саймон, но…
Оставшись на сегодня без работы, повар негодующе взялся за тележку. Он посмотрел на дверь Гарфункла (тот встретившись с ним взглядом, быстро закрыл кормушку), приблизился к выходу и со словами: «Ненавижу такие дни!» – с шумом закрыл за собой дверь.
У Гарфункла болел желудок. Гром раздавался в животе и в небе. Гарфункл начисто вылизал пол. Перед глазами начали маячить тёмные пятна. Гарфункл целый час лежал около удобрения (это было то же удобрение, с первого дня его не прибавилось). Если бы оно не утратило свой первоначальный вид, Гарфункл попробовал бы его. Но, в отличие от него, мухи не страдали брезгливостью, они не привыкли судить о вещах по обёртке. Если заключённому удавалось поймать мушку, она отправлялась ему в рот. Заключённый, прижавшись спиной к батарее, вслушивался в шум за окном и мечтал утонуть.
Скорчившись, он подтянул к окну доски и сложил их друг на друга. Он сидел на коленях и собирался с силами. После чего встал на пьедестал и, оттолкнувшись от него, вышел победителем. Он ухватился за прутья и от боли безмолвно скривил лицо, из глаз полились слёзы. Но боль посильнее этой ждала его впереди. Подтягиваясь, заключённый почувствовал по руке удар и с криком свалился на пол.
– Ха! Я же говорил, что ты не умрёшь с голоду! Говорил?! Ха-ха!
Гарфункл сжимал правой рукой левое запястье и, тихо вскрикивая прерывистое «а», глядел на руку. На ней не было четырёх пальцев.
– Где ещё один? – услышал он с улицы голос Саймона.
Между прутьями появилась его рука и принялась шарить по подоконнику.
– А, вот он! – сказал двуликий, осторожно забирая к себе зажатый между пальцами окровавленный мизинец. Когда рука исчезла, из окна в камеру полетели поочерёдно три мотка бинтов.
Гарфункл закричал.
Гарфункл очнулся, обнимая спиной батарею. Он свернулся в позу эмбриона и, убаюкивая спелёнатую руку, непрерывно ощущал в ней пульсирующую боль. За ночь он несколько раз вздрагивал ото сна.
Гарфункл осторожно снял окровавленную повязку и вложил себе в рот. Он чувствовал себя вампиром-импотентом. (Видели бы вы, с какой страстью он вначале, только опомнившись от шока, вбирал в себя извергающуюся из жерл и стекающую по руке горячую лаву.) Когда вкус у жвачки пропал, Гарфункл накинулся на её производителя.[17] Раненый производитель был абсолютно чист, за исключением области, прилегающей близко к травме. Больной и врач из-за отсутствия обезболивающего отказались от дальнейшего мытья – обоим было больно. Врач профессионально, не задев ни одной чувствительной эрогенной зоны, зачехлил обрезанные хуёчки.
