Клиент, взявшись за подбородок, погрузился в раздумья.
– Пусть будет зажаренным… да, точно.
– А сосиску порезать или целиком?
– Ммм, дайте подумать… порежьте дольками, чтобы удобнее было в рот класть.
– Хорошо, принял. Обещаю: это будет самый вкусный завтрак в вашей жизни.
Саймон пожал руку Элвису и подошёл к следующему жильцу, располагавшемуся напротив Гарфункла.
– Здравствуйте, Иоганн.
– Здравствуйте, Саймон.
– Иоганн, вы уже два дня ничего не заказываете. Я беспокоюсь о вашем здоровье. Надеюсь, сейчас вы одумаетесь и прекратите голодовку?
– Саймон, но я не голодаю. У меня ещё осталась косточка.
– Вы и вчера это говорили. Ну разве можно наесться этой косточкой? – В апартаментах жильца послышался хруст. – Пока она вам поперёк горла не встала! – Иоганн что-то посасывал. – Иоганн, вы меня разочаровываете… Значит, сегодня опять ничего?
– Простите, Саймон, я не хочу вас обижать, но-о я, правда, не хочу чего-нибудь другого.
– Тогда, может, вам приготовить новую косточку? – спросил Саймон, обрадовавшись этой идее.
– Нет, спасибо за заботу, но мне и этой хватает. Она такая вкусная, что я её… смакую.
Двуликий, расстроившись, опустил голову и приблизился к двери Гарфункла. Он опёрся на неё плечом и, постучав по ней кулаком, сказал:
– Гарфункл, а что тебе приготовить? Я же знаю, ты голодный. Ты уже третий день ничего не ешь… Хочешь яичницу?.. А паштет?.. Или ты хочешь мяса? Не стесняйся, говори. – Подождав немного, двуликий оставил в покое дверь и проговорил: – Ну как хочешь. Через пару дней ты по-другому запоёшь.
Двуликий сделал три шага вдоль стены.
– Ну что, Элвис, вы готовы?
– Да, Саймон.
– Что вы желаете послушать?
– Любимую.
– Любимую, так любимую, – сказал двуликий и кивнул каждому из жильцов. Он остановился на Муслиме и произнёс: – Муслим, начинайте.
Гарфункл услышал пение Муслима, оно было таким чудным, что у него затрепетало сердце, и он забыл на время весь этот кошмар.
…Ничто на земле не проходит бесследно
И юность ушедшая всё же бессмертна
(Саймон сдвинул с нижнего яруса тележки занавеску и достал оттуда пистолет. С началом куплета в песню включились Алла Борисовна и Иоганн.)
Как молоды мы были, как молоды мы были
(Элвис в неге качал головой в стороны. Саймон, направляя на него правой рукой пистолет, левой указал ему отойти подальше от двери.)
Как искренне любили, как верили в себя…
По окончании куплета Гарфункл встрепенулся и вышел из небытия, услышав глухой, дующий выстрел. Песня продолжалась, Саймон постоял немного перед окошком Элвиса с небольшим чемоданчиком в руке, взятым перед этим с тележки, затем достал ключ, открыл дверь и вошёл к жильцу.
Песня повторяла свой уже одиннадцатый круг без перерыва (певцы исполняли её во весь голос), когда открылась дверь и в коридоре появился двуликий, неся в одной руке чемоданчик, а в другой поднос с окровавленным пакетом. Двуликий сложил всё эту на тележку и направился вместе с ней к выходу, громко подпевая друзьям. После его ухода хор допел до конца и затих.
«Бежать, бежать, бежать…» – безостановочно вертелось в голове Гарфункла. Но как? Даже если бы окно в камере было свободно от прутьев, он всё равно, скорее всего, через него бы не пролез. Гарфункл сложил перед окном друг на друга четыре доски, приходившиеся ему кроватью, и, встав на них, попробовал допрыгнуть до прутьев. В первый раз перед толчком доски съехали друг с друга, но во второй раз заключённому всё же удалось ухватиться за прутья, при этом он ударился руками за подоконник и почувствовал такую боль, что вскрикнул от неё. Совсем обессиленный, он с трудом подтянулся и взглянул на улицу. Сил хватило лишь на пять секунд, после чего Гарфункл упал на спину и глубоко задышал от усталости, боли – и нового испуга. За окном не было видно земли. Всё было покрыто водой. Деревья под порывом ветра неуклюже поднимали ветви, чтобы не замочить листву, кустарники с головой погрузились изучать морское дно, обозначив своё местонахождение кудрявыми макушками. А грязные тучи тем временем продолжали наливать себе ванну, жаждая скорее окунуться в неё целиком.
