Война. Блокада. Победа! «память моя блокадная…» - страница 22

Старый дачный состав отправляется с 4-й платформы до Мельничного ручья. Давно не ездил в поезде… Пурга. Окна заиндевели… Вагоны переполнены: фронтовики, женщины с лесо- и торфоразработок, путейские рабочие. Запахи овчины, махорки (пополам с кленовым, берёзовым и липовым листом), которую у нас добродушно называют «Лесная пыль» или «Золотая осень»… Журчат тихие разговоры. Обняв винтовки и автоматы, дремлют окопники.

Войну начинали молодые кадровики – двадцатипятилетние юноши – свежие, безмятежные… Сейчас лица солдат повзрослели, потемнели. Привалившись друг к другу, спят двое пехотинцев: усатый тёмнолицый казах и светловолосый парень-русак – слитые воедино Азия и Европа.

Мы ехали час с небольшим. Пассажирский состав (его ведёт красавец-паровоз «СУ»[29], которому лететь бы через тысячеверстные пространства) остановился в лесу. На станции обычная прифронтовая толчея: лыжники в белых балахонах, пехотинцы, составы с торфом, грузовики… Гудки… Знакомая картина.

Узнали у коменданта, где находится отличившаяся в январских боях батарея капитана Барбакадзе, и пошли по шпалам…

Дышится хорошо, погода мягкая. Вдоль пути работают женщины – прокладывают железнодорожную ветку до истока Невы у Шлиссельбурга. Женщины Ленинграда! Хватит ли сил человеческих рассказать о вашем труде, подвиге и великотерпении! Одни тащат по снегу спиленные стволы елей, другие подкатывают по узкоколейке вагонетки… У шалашика из еловых веток пилят полено две старушки, – медленно, неумело, но упорно. Это хозяйки – они стряпают для своей бригады. Им бы, старушкам, сидеть дома, слушать радио, штопать чулки… Вот стоя́т вагоны, где живут женщины-лесозаготовители. Третий вагон – рыже-красный, со следами пожара, ржавый и, как оспой, покрытый пулемётными пробоинами. Недавно здесь был очередной визит «мессеров».

Ленинграду необходимо топливо, и все эти женщины – стар и млад – безотказно работают, давно перекрыв прежние нормы лесорубов.

Идём дальше и дальше, – мимо старых деревенек, молочных мыз[30], где среди заснеженных берёзовых аллей прошлого века стоят молчаливые (пока!) пушки. Вышли на шоссе… Прошлой зимой, в стужу, эта дорога, вся в снежных сугробах, была тяжкой. Встречались десятки перевёрнутых машин, потому что продрогшие, истощённые и переутомлённые водители засыпали на ходу… Сейчас по дороге бегут наши трёхтонки и трофейные немецкие грузовики с порыжевшими брезентовыми верхами. Шоферы что-то весело кричат нам. Предлагают подвезти…

Прошли по снегу 7 километров. Повернули у Кирпичного завода. Навстречу – свои, морячки. Идут из бани – розовощёкие… Увидели и весь эшелон. Стоит матрос-часовой в шубе, но грудь открыта. Улыбка у него ослепительная.

По словам Черчилля, в ноябре 1942 года на Западе были скованы тридцать три немецкие дивизии.

В Германии и в других районах западной оккупации оставалось семьдесят семь немецких дивизий. Если на Атлантическом фронте было тридцать три дивизии, то в других пунктах Германии и Европы остаются сорок четыре немецкие дивизии плюс некоторое количество итальянских, румынских и др. Значит, из этой массы войск ещё до 50 процентов дополнительно послано на Восток. Воистину мы расчищаем дорогу для Англии и США!

«Чей голос будет преобладать за столом Совета? – вопрошал в 1942 году Страболджи[31], размышляя о роли России. – Почему, собственно, русские после их страшных потерь и страданий должны считаться с