Возвращение изгоя. Драма - страница 5

Пришли времена хозяйственного расчета. Каждый хозяин учился считать свои деньги.

А это и определяло правовой статус каждого работника.

«Актировка» была балластом лагеря! Она, как истинный иждивенец, проедала средства, ничего не зарабатывая для хозяйства.

Физически сразу уничтожить бы эту «вшивую команду» отработавшую свой трудовой ресурс, вот и решены были бы все проблемы – такое решение еще несколько лет тому назад было бы самым реальным, желанным для чекистов и исполнимым, но уже в послевоенные годы большевики не могли на это решиться.

Они просто предоставили возможность этим людям самим умирать.

А пока еще они были живы – их использовали на хозяйственных работах, которых всегда вокруг уйма: на очистке снега, разделке дров, уборке территории, да еще в похоронных командах. Объем труда никем не учитывался, а затраты на содержание актировались каждый день специальным документом.

Вот и получалось, что каждый день, вертелись «доходяги» на бестолковой суете по распоряжениям больших и малых начальников, а почитались все равно тунеядцами.

Кормили «актированных» скверно – почти так же, как больных в санчасти – лишь бы не передохли с голоду, по так называемому «гарантийному пайку» – как кормят в тюрьмах. Доведенные до отчаяния «доходяги» побирались в столовой, вылизывали миски, их можно было видеть у мусорных ящиков, они, укрываясь где-нибудь в укромном месте, разжигали костры, варили в банках из отходов что-то вонючее, условно-съедобное и поедали, обжигаясь со звериной жадностью. Многие из них для того чтобы заглушить чувство голода и заполнить пустоту в желудке пили воду… Много воды. Подтверждая своей неестественной полнотой лагерную сентенцию о том, что кубометр воды заменяет сто грамм сливочного масла…

Одевать «актированных» было невыгодно для хозяйства. И они донашивали то, что было у каждого «с доброго времени» или что собиралось в каптерке «недоизношенное» и недоворованное, приготовленное для списания в утиль.

Считалось тогда, что стать на ноги тому, кто оказался в бараке «актировки» было уже практически делом почти невозможным.

Имя по лагерной кодификации у них было «доходяги».

Здесь проходила граница раздела социальных групп лагеря. Эта граница от тех, кто мог еще трудиться, жил надеждой, не терял оптимизма, отделяла жестко и с презрением отбрасывала от себя ту группу людей, которой уже невозможно было помочь. Они потеряли здоровье, не могли уже «обрабатывать себя», становились изгоями даже в том каторжном обществе.

У «доходяг» даже психология резко отличалась от всех остальных обитателях лагеря. Они забывали свое прошлое, с иронией относились к тому, кем были раньше, чем жили до своего несчастья, опускались часто почти до крайней степени: умывались редко, в баню водили их строем нарядчики и санитары, когда приходило их время по графику. А они тогда прятались, разбегались. Беспокоились о них только потому, чтобы оттуда не возник очаг эпидемии.

Бараки, где обитала «актировка» почти не убирались, и, конечно же, насекомых было там столько, что не умещались в настилах нар и свободно расползались по полу. Окна, заложенные снаружи снегом для утепления, зияли грязными украшениями в промежутках между вагонками и казались грубой подделкой, помещение едва освещалось небольшими электрическими лампочками.

Никому конечно и в голову не приходило проветривать помещение – нужно было беречь тепло и воздух, состоял из застоявшихся частиц сырой прели, смешанной с испарениями немытых тел и мокрого тряпья.