Я вошел в комнату мамы.
– Готово. Ты чего притихла?
Мама сидела на диване, уставившись в пол. Она перевела взгляд на меня. Каждый раз, как я встречался с ней глазами, меня накрывала горячая волна и казалось, она сбивает с ног, я падаю и бьюсь в конвульсиях.
– Готово, – повторил я. – Пойдем есть. Твои любимые драники.
Мама резво поднялась. Усевшись перед тарелкой, она рассказала, как после войны они с бабушкой и сестрами часто голодали, спасались только картофельными оладьями, взяла драник и замерла.
– Красиво, – мама держала перед собой драник, наблюдая в нем какой-то только ей видимый узор. – Как будто женщина рисует бам…
Последнее слово было заедено драником.
– Что рисует женщина? – заинтересовался я.
– Женщина, – повторила мама, – рисует.
Я машинально жарил, подкладывая маме в тарелку, помешивая похлебку, и уже в комнате неожиданно для себя произнес:
– Женщина рисует. Бам…
Вспомнил мамино лицо и заплакал. Чтобы отвлечься от горьких убивающих слез, я открыл наугад книгу, лежавшую на столе. Суфий Хидаят Инаят Хан – подарил кто-то из друзей. Вытирая глаза, я прочитал, что внутренняя жизнь напоминает путешествие, которое требует вдумчивого планирования для того, чтобы избежать бесплодного возврата к исходной точке.
Я вернулся на кухню и замочил горох.
***
До моего приезда мама подключила кабельное телевидение и теперь с интересом смотрела все подряд. В сумерках я зашел к ней в комнату. Она смотрела канал альтернативной музыки, мы молча глянули пару клипов Prodigy и Garbage.
– Пойду прогуляюсь немного, – сказал я. – Не скучай тут без меня.
Мама щелкнула пультом. По местному каналу рассказывали об острове Патмос. Одеваясь, я слушал, как к небольшому островку на Катуни на лодке переправлялся помолиться святой Макарий.
Дослушивая в прихожей, я задержался и вышел позже обычного. Сев в ближайшую маршрутку, я поехал вкруговую по Алтайке, начав молиться прямо в лодке. Острова впереди не было. В полумраке проносились картины других миров, мечты прорастали в них и расцветали удивительными цветами. Когда совсем стемнело, в кармане зазвонил телефон.
– Ты где? – спросила Таюка.
– На районе, в кругосветке.
– Давай встретимся у «Космоса» через полчасика.
– Прям у кинотеатра?
–Да.
Погода была на редкость теплая. Мелкий дождик лишь добавлял осеннего настроения, и я с удовольствием бродил вокруг большой лужи у афиши. Раньше я вряд ли ввязался бы в отношения с девушкой, которая вышла из спальни друга. Но сейчас, когда мир встал с ног на голову, мне было все равно.
– Привет, – подошла Таюка, еле сдерживая улыбку. – Сегодня ко мне пойдем. Матушка уехала на два дня к тетке.
– Нормально. Сейчас только домой зайду, маме скажу.
– Так она же ничего не поймет.
– Все равно надо.
– Ладно. Давай зайдем, но я тебя у подъезда подожду.
Я забежал домой, заглянул в комнату. Мама сидела у выключенного телевизора, держала в руках пульт и смотрела в пол.
– Ложись спать, я скоро приду, – сказал я.
– Ты в Водоканал?
– Ага.
– За воду заплати.
– Хорошо.
Я выглянул в окно. Таюкина тень маячила у подъезда, как потерявшийся призрак. Нестерпимо захотелось закрыться одеялом с головой и ни с кем не встречаться тысячу лет. Я поставил гороховую похлебку на видное место и вышел.
***
Один из моих друзей жил как персонаж рассказа Голявкина «В гостях у соседа». Небольшую комнату он поделил на три, где с ним ютились: любимец – умный пес, хитрая кошка, два ленивых кота, говорящий попугай, жена и кто-то из родни. Жена страдала эпилепсией, ее припадки и активность животных выносили другу мозг, отправляя его в запой. Он никогда не жаловался, а только приговаривал, будто точно знает, что у несущей бесконечную радость Черной Короны Кармапы, когда она воздействует на мозг, энцефалограмма такая же, как и при приступах эпилепсии.
