Впервые с того дня… Пленяющий блеск тысяч вселенных в глубинах звёздного неба - страница 23
Кира схватилась за голову, жар прилил к щекам, она сгорала заживо, плавилась в лаве навязчивых мыслей, слёзы стекали ручьями по щекам. Голос, который она ненавидела, стремилась не слушать, давил на разум и нашептывал ей, что они не должны были возвращать к жизни того, кто не хотел возвращаться. Она очнется и будет мучиться ещё больше. Кира не хотела думать об этом, но вопрос, заданный в их последнюю встречу, всё никак не выходил из головы.
«Интересно, из этой жизни есть шанс найти выход в другую?» Эти слова вывелись на холсте её памяти нестирающимися чернилами.
«Слабачка!» – шепнул противный тембр. Весь воскресный вечер она потратила на битву с чувством приближающейся беды, пока не измотала себя в сражении настолько, что вырубилась прямо на подоконнике. Не попыталась принять очевидное, не попыталась побеспокоиться. Люди так часто избегают предчувствия, а потом вязнут в последствиях своей трусости. Обычно она не была такой инфантильной: ни в учёбе, ни в семейной жизни. Просто к шестнадцати годам все близкие люди ассоциировались лишь с одним словом – опека. Ей не хотелось брать ответственность за кого-то ещё. Пусть этот человек и выглядел самым привлекательным в толпе, он был слишком нестандартным и достаточно эмоциональным, чтобы влезть в какую-то беду. Например, в неудачную попытку суицида. Сколько-то тиков стрелки назад двери операционной разъехались в пятый раз за полчаса. Кира вскочила. Хирург вышел последним. Её удалось спасти.
***
За окном висела всё та же овальная луна, за сегодняшнюю ночь увидевшая слишком много страданий. Усталость брала своё, и картинка перед глазами всё больше походила на рисунок красками. Чёрный квадрат окна с белым пятном, зелёный силуэт фикуса на подоконнике, свет лампы блестящей каёмкой по краям зрения. Усталость глушила голоса за дверью, сглаживала крики, превращала гул пациентов в фоновый шум. Линия пульса на экране бежала рваными отрезками. Потом стала расплываться и превратилась в многократно отражающиеся волны. Пиканье аппарата заменил мягкий, непрерывный стук капель, падающих в омут сна. Усталость сомкнула перед рисунком чёрный занавес.
Когда Кира открыла глаза, в палате ничего не изменилось. Снаружи звуки притихли, за окном луна ушла, и небо выцвело с чернильного до мутно-серого, на стене стрелка часов переместилась на одиннадцать утра, где-то в школе начались уроки, а в пустой комнате их дома в одиночестве бродила Дина. Кире пришлось оставить её одну, и в будущем она будет винить их с Никой за то, что они не смогли позаботиться о ребёнке, но в прошлом… В прошлом это не имело значения. Как и теперь не имел значения весь этот сторонний пейзаж. По-настоящему замечала она только острые углы пульса на мониторе, запотевшую маску для искусственного дыхания поверх знакомого лица и звук работы аппарата. Он должен был успокаивать, но напрягал, потому что Кира нервически ждала изменения в ритме каждую секунду. Что-то глубоко в системе организма неожиданно собьётся с ритма, что-то пойдёт не так, и прибор запищит на всю комнату, в палату сбегутся врачи, начнутся отчаянные попытки спасения, шум, крик, суета. На опыте фильмов она знала, что ни к какому счастливому исходу такие повороты сюжета не приводят.
Её собственное сердце билось, как бешеное, в камере грудной клетки. В конце концов, от Киры не осталось ничего: тяжесть вины придавила её к земле, страх съел органы чувств. Она не видела ничего, кроме больной, не ощущала ничего, кроме запаха спирта и твёрдого сиденья стула, не слышала ничего, кроме стука двух сердец.