– Хорошо, – ответила я ему, стараясь сохранить утекающую бодрость, – я послушаю. Только погоди минутку. Я сейчас стою прямо на пожарище, надо выйти отсюда наружу. Хочу слушать, как ты читаешь стихи, и смотреть на небо.
– Ого! – воодушевленно воскликнул он. – Значит, хочешь на небо смотреть! Вот и сама уже стихами заговорила.
– Не говори глупостей. В этом ужасном месте даже самые прекрасные стихи мира вряд ли бы произвели впечатление на кого бы то ни было… Не считая, пожалуй, каких-нибудь страшных готических сочинений.
Найджел громко рассмеялся:
– Ты прелесть, Карен! Я так люблю тебя за то, что даже в самые сложные моменты жизни ты не перестаешь шутить.
– Только за это?
– Нет, конечно! Еще за то, какой дикой ты становишься, когда злишься. Глядя на тебя спокойную, такого ожидать сложно. А еще за то, что ты очень страстно целуешься. А еще за то…
– Ну все, все, хватит…
Я наконец-то выбралась из царства удушающей жгучей вони и сделала свободный глубокий вдох.
– Видимо, ты наконец-то вышла на улицу, – догадался мой умный мужчина. – Ну что, видишь небо?
На самом деле, прежде чем подняться к небу, мой взгляд пробежался по улице и зацепился за уезжающий вдаль синий «мерседес». Я перевела глаза на Меннана и своим видом дала ему понять, что вот он, результат его самодеятельности, – поднимает пыль в конце улицы. Он виновато уставился на землю.
Я отошла подальше и ласково проговорила в трубку:
– Вижу. Голубое-голубое, кое-где плывут облачка. Не поверишь, но одно из них напоминает твое лицо.
Найджел ответил мне звонким смехом:
– Как белое облачко может быть похоже на лицо негра?
Ему очень нравилось называть себя негром. Особенно в присутствии чопорных лондонцев англо-саксонского происхождения.
– Ну не цветом же оно похоже, а формой.
– Ай, да все одно. Видимо, ты очень скучаешь по Англии… Но, кстати, сегодня твой голос звучит намного лучше.
– Намного лучше? – я удивилась.
– Ну да, – сказал он голосом человека, которому стоит доверять, – конечно, ты звучишь немного раздраженной, но прошлой ночью ты казалась чем-то раздавленной. Была похожа на одинокого, оставшегося без родителей ребенка.
До чего же хорошо он меня знал!
– Сейчас же я слышу сильного взрослого, который точно знает, чего он хочет, но злится из-за того, что это не удается получить, – пояснил Найджел.
В его тоне чувствовалось осуждение. Время от времени он ругал меня за то, как сильно я отдаюсь своей работе. «Расслабься, – говорил он, – не трать столько времени и сил. Ни к чему лезть из кожи вон. Мы были созданы не для того, чтобы работать, а для того, чтобы радоваться». Я признавала его правоту, но посвящать себя работе меньше не могла. И сегодня все было ровно так же. Я вступила в смертельную схватку из-за расследования, которое успела проклясть еще вчера, потому что оно привело меня в Конью. Найджел был прав, не следовало придавать всему такую важность. Но, с другой стороны, я должна была выполнить задание… Вероятно, следовало все же установить определенные границы.
– Что случилось, почему ты замолчала? – раздался голос Найджела в трубке. – Расстроилась?
– Нет, котик, с чего мне расстраиваться? Ты все правильно говоришь. Я замолчала, потому что жду, когда ты начнешь мне читать стихи.
– Хорошо, слушай тогда. Но поэта ты потом должна будешь сама определить. Я начинаю.
Как сладостная жизнь, намерен ты уйти. Но не забудь о нас.
