Дед Иван по прозвищу Леший навестил Серёжу через два дня в больнице, где мальчик оказался после того случая. Он дошёл-таки до сельсовета и позвонил в милицию, всё рассказал, и после этого потерял сознание…
– Ну что, Сергей Михалыч, – уважительно обратился к нему старик. – Молодец! Уберёг ты лес от браконьеров.
– А мой папа? Он добрался до вас? – обеспокоенно спросил Серёжа, пытаясь привстать с кровати.
– Да ты лежи, лежи, – махнул дед Иван своей большой ладонью. – Добрался он, и очень помог. Всё в порядке. Он к тебе скоро придёт и всё расскажет. Ну а крестники твои пока у меня поживут. К лету окрепнут, и выпустим.
– Ка… какие крестники? – удивился Серёжа.
– Лисята твои! – усмехнулся дед. – Ну ты даёшь! Не помнишь, как лисят принёс?
– А-а-а, помню… – задумчиво протянул Серёжа, вспомнив об осиротевших малышах.
Хорошо, что они теперь у лесника жить будут, уж он-то, наверное, знает, как о них позаботиться.
Вскоре пришёл и отец. Вместе с дедом Лешим они наперебой хвалили и подбадривали Серёжу. Потом лесник ушёл, а отец и сын остались. Серёжа был ещё слаб и порядком устал от всех этих разговоров, хоть и рад был видеть рядом близких. И угрюмому Лешему был очень рад – не нашли его бандиты-браконьеры.
– Папка, а что было, когда ты до Лешего добрался? – поинтересовался мальчик.
– А ничего не было. Браконьеры пришли, избушку окружили, всё мудрили – хотели нас оттуда выманить, но не вышло у них. Так их милиция у избушки и нашла. Только это уже вечером было. Я думал, быстрее приедут. Но, сказали, как вызов приняли – так и выехали. Ты-то где припозднился?
Серёжа, у которого уже слипались глаза, поудобнее повернулся набок и стал сонно рассказывать отцу, что с ним приключилось. Михаил слушал, не перебивая, и с уважением поглядывал на забинтованную ногу сына. Лишь в конце повествования удивился:
– Но как ты с покалеченной ногой сам из леса-то вышел?!
– Лисичка вывела… – пробормотал Серёжа, улыбнулся и закрыл глаза.
1
Сколько Лёлик себя помнил, у бабушки Вали в большой коричневой вазе стояли сухоцветы. Мама ворчала, что это плохая примета, но бабушка ни в какую не желала выбрасывать давно поблёкший непрезентабельный букет, и никому не разрешала даже пальцем касаться его.
Пока Лёлик был маленький, ему было очень интересно, что там за цветочки, и почему бабушка Валя не разрешает их трогать. Неужели боится, что рассыплется?
По мере взросления этот интерес поугас, и родителям уже не приходилось поминутно одёргивать забывшееся чадо. К бабушке Вале Лёлика привозили на лето, на каникулы.
В день приезда всегда было шумное застолье, потому что тридцатого мая баба Валя справляла День рождения. Когда-то у бабы Вали был ещё и дед. В смысле, муж. Деда этого все звали просто Тимофеич, даже сама баба Валя.
– Тимофеич! Чёрт ты косорукий, опять в моём сарае рылся?! Чё те там надо было? – ругалась на него баба Валя. – Опять всё мне всполошил там, полдня теперь прибирай за тобой…
– Тимофеич, растудыть твою, ну куда по грядкам прёшься?! – вдругорядь недовольно отчитывала мужа баба Валя, когда дед, увлечённый постройкой бани, опрометчиво наступил кирзовым сапогом на только что посаженную Лёликом морковь на его новой личной грядке. Баба Валя и Лёлик эту грядку потом даже заборчиком огородили, чтоб видно было.
– Тимофеич! – уперев руки в боки снова отчитывала его баба Валя в какое-то очередное лето, когда дед с Лёликом нашли на улице израненного щенка. – Та на кой чёрт ты этого блоховоза мне притащил?! Самим есть нечего, а ты кабыздоха бесхозного выхаживать взялся?
