Хорошо в Еленовке зимой. Домов-то – всего ничего. Да и те, почитай, практически нежилые. Всего пара дедов в деревне осталась. Деревья на лесной опушке за селом – и те поживее будут. Постоянно шушукаются, ветками шелестят. То ли ко встрече какой готовятся, то ли, наоборот, угрожают: ты, путник, сюда не ходи, делать тут нечего. Сгинешь ещё, чего доброго, гостей заявится невпроворот, а мы – тишину любим.
Самыми большими, а значится, дозорными, стоят сосны – Машка и Глашка. Неизвестно, отчего за ними такие имена закрепились. Может, подслушали у кого приезжего. А может… Во всяком случае, мне как-то одна бабка из соседнего села рассказывала, что в сосны эти, дескать, вселились души последних жительниц деревни. Зачем – не знает она. Но коли и брешет, то очень уж правдоподобно. Так и стоят они. Не первый пяток лет. Вдаль поглядывают. Да переговариваются когда-никогда.
– Машка!
– Чегой, Глашка?
– Смотри, заяц пробежал!
– И чего?
– Голодный, наверное. Жрать-то нечего!
– Значится, достанется сам кому-то на обед. Всё-то польза.
– Глашка!
– Ась, Машка?
– Михалыч-то сегодня выходил воздухом подышать!
– И чего?
– Звонил кому-то. Похоже, внуки к нему приедут!
– Может, останутся тут… Еленовка обновится, смех зазвучит опять, разговоры интересные вести будут…
– А тишина как же?
– Может, приспособимся?
– Ну разве что…
– Машка!
– Чегой, Глашка?
– Похоже весна уже скоро!
– И чего?
– Да что-то я это… Привыкла что ли…
– Прощаться с зимой не умеешь?
– Не умею.
– Ничего, наступит весна, за ней – лето, дальше – осень, а за ней – и снова зима. Всему в этом мире обновление надобно. И природе, и нам с тобой.
– Может, ты и права.
– Да ты не горюй, и не такое переживали, не пропадём!
Хорошо в Еленовке зимой. Домов-то – всего ничего. Да и те, почитай, практически нежилые. Всего пара дедов в деревне осталась. Деревья на лесной опушке Еленовки – и те поживее будут.
– Мам, пап, смотрите, как красиво! – кричит сын, выпрыгивая из машины аккурат в сугроб.
