Читать онлайн Кирилл Коробко - Время реки

Близилась полночь. Ясное небо усыпано звездами, дорогу освещала луна. Новоиспеченный шкипер Антонио Родригес, напевая возле румпеля, вел «Золотую макрель» вверх по Рону.

Христиан сидел на шканцах, прямо на палубе, рядом с Антонио.

Ивар вместе с Йоханом устроились под носовым фонарем, где было посветлее.

Сидя по-турецки, напротив друг друга, гвардейцы резались в кости. Ивар потряс стаканчик с костями сперва возле одного уха, потом возле другого, потом над головой, и, наконец, бросил кости на палубу.

Йохан посмотрел на кости, посмотрел на Ивара, нахмурился. Судя по всему, Йохан заподозрил Ивара в мухлеже. Тот скорчил невинную физиономию. Йохан грозно засопел, погрозил Ивару пальцем. Тот прижал ладони к сердцу. Тогда Йохан предъявил решающий аргумент – волосатый кулачище размером с голову самого Ивара. Тот развел руками… закатил глазки к небу… и все началось сначала.

Ветер был очень слаб, поэтому они едва преодолевали течение. Тем не менее, Родригес уже поднялся, по реке, миль на десять от устья, куда они вошли с последними лучами солнца.

Христиан с интересом рассматривал, как сделаны пяльцы, на которых висел датчанин. Две балки связаны крест-накрест. От концов креста к гаку1 грузовой стрелы идет четыре каната. Крест покачивается параллельно палубе. Спиной к кресту, лицом к палубе, привязан тенг Олаф Расмуссен. Он без сознания. Все содержимое желудка тенга, красуется в футе от его лица, размазавшись по доскам. Перед тем, как потерять сознание, тенгу Расмуссену пришлось блевать сперва своим завтраком, потом желчью, а потом и кровью.

– Ну и наказание ты ему придумал, Антонио, – восхищенно заявил Христиан.

Тот хмыкнул в ответ:

– Это не я придумал. Так на флоте издавна наказывают придурков, которые ни во что не ставят офицеров. Знаешь… есть такие строптивцы, которые дадут себя искалечить… лишь бы не работать. Но, посуди сам, зачем калечить матроса, который должен работать? Существуют и другие способы вытравить из него дурь. Вот пяльцы, например. Вешаешь человека на пяльцы. На сутки. Через сутки мы его снимаем. У такого матроса к тому времени уже здорово съезжает клотик2. И тут самое главное – поставить ему голову на место. Гоняешь такого, орешь на него, даешь ему линьков – главное, не давать ему отдохнуть. Гонять надо до тех пор, пока он не упадет замертво и не заснет мертвецки. Просыпается другим человеком. Исполнительным, послушным, знающим свое место…

– А если продолжает упрямиться?

– Ну, а если продолжает… Тогда можешь дать ему кувалдой по башке и выбросить за борт. Моряком он уже не станет…

– А подержать на пяльцах подольше?

– Бесполезно. Тогда он сходит с фарватера окончательно.

– Откуда ты знаешь??

– Видел собстенными глазами. У нас один матрос двинулся рассудком на пяльцах.

– Расскажи!

– Ну… Я тогда служил простым матросом на бригантине. Называлась она «Розовый Заяц». Был у нас на «Зайце» некий Иероним из Кабилии3. Здоровый мужик, отличный марсельный матрос. Мог на спор, с завязанными глазами, стоя на брам-марсе, нащупать ногой рей, дойти до его нока, развернуться и вернуться обратно на марс. Представляешь?

– Нет. Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь…

Антонио задрал голову и показал рукой вверх:

– Вот, та круглая площадка, в виде решетки, между мачтой и стеньгой. Видишь? Это марс.

– Вижу.

– Под марсом висит рей. Вон то рангоутное дерево. Видишь?

– Да.

– Вон по той снасти, по рею, Иероним и шел. От марса до окончания рея. Там он разворачивался, и шел обратно. С завязанными глазами.

– Шутишь?

– Неа. Более того. На бригантинах парустная оснастка выше на ярус, чем у нас, на шебеке. Сверху на мачте стоит стеньга. Второй ярус имеет те же названия, что и первый, только мы перед ним говорим «брам-». Понял?

Христиан улыбнулся.

– Нет. Я только понял, что туда не полез бы. Я туда смотрю только, и мне жутко становится…

– Ну, высоты сначала все боятся. Я тоже боялся, когда юнгой был…

Христиан решил вернуть тему к началу.

– Ты начал говорить про Иеронима из Кабилии. Кабилия – где это?

– По ту сторону моря. Атласские горы – слыхал? Это где был Карфаген.

– А! Это в Африке? У сарацин?

– Да.

– Так что с Иеронимом сталось?

– А вот что. Наш Иероним ведь из сарацинов. Он вина не пил совершенно. Он хоть и крещеный, а все равно сарацин. У них с вином строго. Зашли мы за фрахтом на острова… в то ли в Менорку, то ли в Эс Баркарес … сейчас уже и не припомню. Как водится, свободные от вахты моряки могут сойти на берег. Что матросу на берегу делать? Шлюху найти. Надраться в кабаке. Поискать земляков или знакомых… поговорить, отвести душу. Мы все так делаем обычно. И Иероним тоже…только вина не пил он совсем. Все ребята к такой причуде Иеронима давно привыкли. И вдруг, ни с того ни с сего, Иероним взял, и напился допьяна.

– Допьяна?

– Ага. Напился, устроил дебош, подрался с кем-то. Притащили мы нашего Иеронима на борт. Проспался он, а на утро вылез из кубрика на палубу и заявил: мол, все, братья, отплавал я. Мы, конечно, его понять не можем. Спрашиваем, ты чего, Иероним? Моряк из тебя хоть куда, хоть шкипером ставь. А Иероним нам провозглашает: мол, видение мне было. Спрашиваем: что за видение, Иероним? Он говорит: во сне пришла мне святая Дева Мария. Поведала мне Дева Мария вот что. За грехи твои, говорит, быть тебе, Иероним, отныне Ионой4. Говорит мне Дева Мария: клеймо на тебе, Иероним. Беги, Иероним, с корабля, говорит мне дева Мария, иначе не видать тебе милосердия Христова. И сам сгинешь, и корабль утопишь. Будет у тебя на совести, на Страшном Суде, полсотни неповинных душ….

Христиан от такой истории даже открыл рот:

– Да ты что?

– Ага. Говорит нам Иероним: отпустите меня, братцы, на берег. Уйду в монастырь, буду каяться, и молиться за вас. Не поверили мы ему. А зря. Ведь Иероним правду сказал. Ну, про Иону. Начались у нас на борту несчастья. Сначала кок большой котел утопил. Пришлось ему кормить матросов после офицеров, а работы ему в два раза больше, стало быть. Потом шквалик налетел, форстеньгу нам сломал. Только форстеньгу заменили – другое несчастье. На гротмачте лопнул гинь гардели5, пока мы в дрейфе лежали. Ты такое себе представить можешь? Грота-рей рухнул на палубу и разбил нам обе шлюпки. Как не убило никого…

– Не знаю, что это такое, но продолжай.

Антонио покачал головой и продолжил:

– Получается, про Иону моряки не зря говорят… Но шкипер, у нас на «Зайце», был строгий. Он нам заявил, что болтовня про Иону – чушь и суеверие. Сказал нам шкипер: кто-то видел, как Иероним толкует о чем-то с боцманом алжирской шебеки. Мол, Иеронима переманили, он сбежать на другой корабль хочет.

– А такое бывает?

– Бывает. Сплошь и рядом. Хороших матросов всегда переманить хотят. Тогда мы Иеронима прижали: мол, признайся, сбежать хочешь? Иероним клянется: братцы, алжирского боцмана встретил, было дело. Выспрашивал у того про родню, как же иначе. Как поживают, спрашивал. Привет передал. Все так делают. Про то, чтобы сбежать – и не помышлял. Это Дева Мария мне привиделась, и сказала мне про Иону. Шкипер это тоже выслушал. Но Иерониму не поверил. Запретил шкип Иерониму упоминать Деву Марию и Иону – ни словом, ни полсловом. Сказал: откроешь рот, Иероним, отведаешь линьков…

Боцман длинно сплюнул за борт. Христиан слушал, открыв рот. Антонио продолжил:

– Но куда там. Стал Иероним проповедовать нам. Вот прямо от первых склянок и до восьмых6. Проповедует. Мол, кайтесь братцы, грешны мы. Шкип, видя такое дело, совсем осерчал. Он велел попотчевать Иеронима кошками7. Выпороли его, но блажь с Иеронима не сошла. Что только не делали мы с ним… К русленям приковывали на сутки. Чтоб обмыло его водицей-то. Обычно такая купель любого пьяницу сразу отрезвляет. Но Иероним после каждой волны, которая его окатывает, только еще пуще проповедует. Мол, кайтесь, грешники, ибо я Иона – и быть нам всем в пучине морской! Нечего делать – прокилевали8 мы Иеронима нашего. Говорят, помогает от Ионы килевание. Не помогло оно ни нам, ни Иерониму. Несчастья продолжали сыпаться. Как из рога изобилия прямо. Главный якорь мы потеряли. Стояли на якоре в ожидании бриза. И тут нас крутить стало. Выбрали мы якорный канат – а там пусто. Развязался узел. Тут меня уже шкипер выпорол, за нерадивость, значит… Канат к якорю ведь я вязал… Потом пошли мы в бухточку Кала де ла Бара кренговать корпус9. При повороте фордевинд, напротив мыса Нау, лопнули все паруса – от фока до крюйселя! Опозорились на виду всей деревни. Ну да, гнилые паруса у нас были, это верно. Бывает, что рулевой недостаточно привелся при повороте. Тогда, бывает штаг лопается или какой-нибудь парус рвется. Но чтоб все сразу! Понесло нас на рифы, а парусов нет! Якоря нет! Вот и прокренговались… Чуть было корпус на рифах не оставили… Хорошо, что у боцмана, в форпике, запасной якорь-кошка был. Совсем маленький и легкий. Привязали его, сотворили молитву, отдали за борт… А тяжести-то в нем нет, вцепиться в дно не может… Нас несет, а якорек по скалистому дну волочится… Даже сквозь воду слышно, как он гремит. Наконец, нашла наша кошка дырку в скалах, вцепилась, остановила корабль, нас спасла. А до бурунов кабельтов оставался, не больше. Представляешь? Ни шлюпок, ни парусов, ни якорей. Верная гибель…

Антонио Родригес постучал себе пальцем в висок:

– Вот тогда-то и до шкипера дошло, что рассказы про Иону – никакое не суеверие. Велел нам шкипер собрать пяльцы. Распялили мы Иеронима, и он через сутки, как есть, из ума выжил. Глаза кровью налились, трясется весь, силится сказать что-то… но ни руку, ни ногу поднять не может. Через три дня умер… И точно, как только отдал Богу Иероним душу – сразу все несчастья закончились…

Родригес замолчал и только следил глазами за берегом, чуть поигрывая румпелем, чтобы не выскочить из полосы стоячей воды у берега на стремнину. Христиан лег на палубу и стал смотреть на звезды. Так прошло полчаса.

– Не пора ли будить дона Раймундо? – поинтересовался Родригес. – Он спит уже десять часов.

– Пусть спит, – отозвался Христиан, – он измучился за эти три дня. Ты устал?

– Я пока держусь. Судно идет потихоньку. Галс менять не надо. Такая вахта – тоже отдых…

Христиан прислушался. Ему показалось, что в капитанской каюте кто-то застонал. Он вскочил, и, прихрамывая, побежал вниз.

Оказалось, очнулся Фриц. Христиан дал ему вина, обтер лоб и грудь влажной холстиной.

– Где я? – спросил Фриц слабым голосом.

– Мы на «Макрели».

– Мы плывем? Куда?

– В Арль.

– Вот как… – Фриц вымучено улыбнулся. – То есть мы поднимаемся по Рону? Да?

– Да.

– Но ведь от Арля до Авиньона не больше сорока миль по реке?

– Даже поменьше. Миль тридцать пять. Но я не знаю, что прикажет капитан после Арля… Как я рад, что ты жив! Что ты помнишь, Фриц? Ты помнишь бой?

– Последнее, что я помню – засаду. Мне в бок сунули нож.

Христиан успокаивающе положил ему руку на голову:

– Мы вас отбили.

– Рана глубокая? Я умру?

– Нет. Не бойся. Рана, и вправду, выглядит страшно, но тебе только располосовали кожу. Мы ее уже зашили.

Фриц слабо кивнул, улыбнулся и застенчиво попросил:

– Мне очень хочется покушать…

– Конечно, дружище. Ухи хочешь? Хосе наловил рыбки, пока мы шли по морю.

– А мяса нет?

– Мясо есть… солонина… Тут Антонио нашел несколько бочонков нетронутых. Мы один открыли…

– И…?

Христиан выразительно зажал пальцами нос: