Вохма говорил тихо, еле слышно. Он, казалось, был слаб настолько, что едва мог произносить слова. Боярин, слушая его, даже повернул голову, выставив вперед правое ухо.
– Хорошо баешь. Поверил бы я тебе, если бы не ярлык ханский. Кому попало такие подарки не раздают. Значит, не простой ты человек и дело у тебя нешуточное. Что на это скажешь?
– Прозорлив ты, боярин. Верно, ярлык ханский. Только такие ярлыки все имеют, кто старше десятника, иначе, как миновать военные дозоры? Время, ты сам понимаешь, неспокойное. Как тогда «своего» от «чужого» отличать?
Воевода молчал в задумчивости. Вроде бы правдиво говорил пленник. Довольно складно, чтобы не верить. Но не этот бестолковый треп был ему нужен. Ему хотелось первому доложить князю о раскрытии заговора против него. В последнее время князь не благоволил к нему по наущению врагов. И боярин давно знал, чьих рук это дело. Кому не давали покоя его неправедные доходы. Было от чего беспокоиться. Все хлебные вотчины разобрали «худородные», которые, как клопы, вылезли из всех щелей, оттеснив родовитых бояр. И что им оставалось? Как пополнить собственную казну? Не гнушаясь грабежами и разбоем в это лихое время, его люди внедрялись во все купеческие караваны, проходившие по Залесью. Собирали сведения о ценности товара, готовили засады.
Воевода знал, что слухи о его бесчинствах доходили до Великого князя. И недовольство того росло. Это была прямая угроза его правлению. Дмитрий, со свойственным ему упрямством, желал править единолично, подмять под себя соседние княжества, благо нашел союзника в лице церкви. Стареющий митрополит Алексий всячески поддерживал его начинания, подталкивал сломать весь родовой уклад Руси, упразднить Копу и Вече, сосредоточить всю власть в одних руках, объединяя тем самым власть светскую и военную. Опальный темник Вельяминов, смещенный со всех постов, бежал на юг. Заручившись поддержкой ханства и Великих князей Литовских, он готов был, в скором времени, выступить против Москвы. И той не устоять – слишком неравны силы. Поэтому, собирая рать, Дмитрий брал на службу всех, кто мог встать за него. Даже последние тати шли к нему в ополчение. Все шли, только не он – боярин. Его не звали.
Между тем, кругом зрело недоверие и измена. Было бы глупо упускать такую возможность для восстановления пошатнувшегося положения. Пришло время избавляться от всех личных врагов и недоброжелателей в окружении князя, дабы самому занять достойное, по праву его боярского рода, место. Но для этого нужен был хороший повод, чтобы очернить в глазах князя всю эту свору. И очень кстати появился этот ордынец, который так хорошо подходил на роль доносчика. Но он, собака, ни в чем не хотел сознаваться. Тертый калач, так просто его было не взять.
Все козыри, казалось, были на стороне боярина. Вовремя ему донесли, что из Золотой Орды с купеческим обозом идет странная парочка. Подслушанный разговор между священником и молодым охранником сразу заинтересовал воеводу. Он приказал любым способом добыть грамоту, которую нес монах и вот – она у него на столе, но что это дало? Прочитать ее он все равно не смог. Написанная руницей – древними письменами волхвов, грамота хранила все секреты тайнописи, и о чем в ней сказано, знал, очевидно, только мертвый монах и этот хитрый вой.
Дьяк, который готовил документ признательных показаний, уличавших в измене всех тех, кого якобы должен был назвать Вохма, скучал в углу и ковырял ногтем в ухе.
