Без лишних слов садимся за стол и начинаем дружно всё молотить. И только когда я третий кусок печени жую, кровью на скатерть брызжа, до меня доходит: что-то не то.
Задумываюсь я, в чём дело, и понимаю. Работы сегодня не предвидится, «выходной», так сказать, стол богатый от жратвы деликатесной ломится, а у меня ни в одном глазу. И, что характерно, не хочется почему-то. Но традиция есть традиция. Лезу в холодильник, бутылку достаю, рюмку наливаю.
«А ведь совсем не хочется», – думаю недоумённо, но пересиливаю себя и залпом глотаю. Что вода. Вчера, помню, из фляжки настойку хвойную булькал, тоже водой казалась, но в голову ударила. А сегодня – эффекту ноль.
Тут уж я крепко задумываюсь, тарелку отодвигаю, беру сигарету, закуриваю. Блин, да в чём дело? Затягиваюсь глубоко, но ничего в лёгких не чувствую, и дым обратно не выходит.
Гляжу очумело на Пупсика, а он молоко с печеньем попивает, но морщится при этом, будто рассол крутой хлебает.
– Эй, парень! – доходит до меня. – Ты почто меня последних удовольствий лишаешь?!
Поперхнулся Пупсик от моего крика и уставился на меня непонимающе.
– Так вы же, Борис Макарович, сами просили… – лепечет. – Оберегать от всех напастей…
– Но не до такой же степени!!! – ору. – Может, ты и на бабе за меня дело будешь делать?!
– И… и… извин-ните… – бормочет он и начинает глазками обиженно лупать. Вот-вот заревёт.
– Ладно-ладно, – тушуюсь я и пытаюсь конфликт быстрее сгладить. – Прости уж, погорячился. Только ты больше так не делай. Знай меру.
Наливаю себе вторую рюмку, ввожу в организм. Во, это другое дело. Пошло как по маслу. И такое ощущение, будто двойную дозу принял.
Кладу себе в тарелку салат какой-то, пробую.
– У-ух, – говорю, – вкуснотища! Молодец!
Смахивает кулачком Пупсик слёзы с ресниц и расцветает розой майской. Малец, он и есть малец. Обиду враз забывает, зато похвалу обожает и помнит долго. По гроб жизни.
Наливаю себе третью рюмку, но только ко рту подношу – звонок в дверь. Чёрт, да кто ж такое под руку делает? Может, соседка хлеб притарабанила? Гляжу на Пупсика, а тот серьёзным вдруг стал и головой отрицательно качает.
– Нет, – говорит, – это не соседка. Это к вам с работы пришли.
«Кого же это черти принесли?» – думаю недоумённо. То, что Пупсик мне отвечает на мысли невысказанные, я как-то мимо сознания пропускаю – привык. Правда, и определять, когда это происходит, тоже научился. Вот, как сейчас, когда лицо у него серьёзное, будто не от мира сего.
– Пойди, открой, – говорю, а сам рюмку в сторону отставляю.
Потопал мой малец в коридор, дверь входную открыл.
– Здравствуйте, Александр Веньяминович, – слышу. – Борис Макарович на кухне, вас ждёт.
Шаги грузные в коридоре раздаются, а затем в кухне Сашок нарисовывается с мордой пасмурной.
– Привет, болезный, – хмуро здоровается, на табурет без приглашения взгромождается и меня глазами строгими буравить начинает.
– Здравствуй, Александр, – киваю я. – Что-то случилось?
– Откуда твой карлик моё настоящее отчество знает? – не отвечая на вопрос, жёстко цедит Сашок. – У меня в паспорте другое проставлено.
– А сорока на хвосте принесла, – леплю первую пришедшую на ум лепуху. Не объяснять же Сашку всю подноготную Пупсика. Да я про это под пытками никому не скажу.
Продолжает Сашок меня взглядом сверлить, видно прикидывает, какой «сороке» ему этот самый «хвост» накрутить надо. А я – спокуха полная. Чего мне беспокоиться, когда пацан рядом?
