Получилось у меня посредственно – микстуры больше расплескал, чем сквозь зубы влил, а шприц два раза втыкал. Но справился всё же, и мальцу полегчало. Посмотрел я на него, как он среди мокрого пепелища посапывает, и подумал, что негоже его так оставлять. Но, с другой стороны, и мебель жалко – как-никак, а мне диван в пятьсот баксов обошёлся. Хотя… Глянул на часы – четыре ночи. Судя по времени после первого укола, до утра ничего случиться не должно. Бросил я в кресло его пальтишко (постельное бельё пожалел – нечего его сажей пачкать), а затем и самого мальца туда водрузил. Аккурат поместился. Но если и кресло возгорится – выброшу в окно к чёртовой матери и кресло, и мальца. Одним махом.
Пока всё это делал, в квартире проветрилось. Оглядел я комнату и языком прицокнул. Да, грязищи… Но убирать ничего не стал – что я, малохольный, заниматься этим среди ночи? Тут до утра не управишься. Вот если малец оклемается, его заставлю. Как нас в школе при социализме учили – сам насвинячил, сам и жуй.
Короче, спать мне хотелось, потому махнул на всё рукой и отправился досыпать.
Просыпаюсь я утром, и что же первым делом вижу? Сидит мой малец в своих обносках на стуле напротив и на меня смотрит.
– Привет, – говорю.
– Здравствуйте, – так это вежливенько отвечает он, а взгляд у него такой настороженный, что у зверька испуганного.
– Тебя как зовут? – спрашиваю.
– Пупсик.
– Как?! – отпадает у меня челюсть.
– Пупсик, – повторяет он.
Я начинаю хохотать, но тут же обрываю смех, вспомнив, какой фамилией самого предки наградили.
– А по-настоящему?
– Это как? – удивляется он.
«По паспорту», – чуть было не ляпнул, но вовремя остановился. Откуда у мальца паспорт – на вид-то ему лет десять, не больше.
– По свидетельству рождения, – подсказываю.
– Не знаю…
– Мать-то с отцом как тебя называли?
– Я их не помню, – спокойно отвечает он. Беспризорники, когда так отвечают, обычно начинают носом хлюпать. А этот – нормально себя ведёт, безразлично и даже равнодушно.
– Ладно, – встаю с постели. – Пупсик, так Пупсик. А меня – Пес… – тут я спохватываюсь. – Борис Макарович.
И в груди так это теплеет, гордость некая появляется, что наконец меня хоть кто-то по имени-отчеству величать будет.
– Красиво… – заискивающе тянет Пупсик. – Пес Борис Макарович.
– Чево?! – челюсть у меня падает во второй раз. – Не пёс я, а просто Борис Макарович! – гаркаю на него.
Пупсик втягивает голову в плечи и испуганно лепечет:
– Хорошо, Борис Макарович…
– Вот так-то лучше, – назидательно бурчу я и направляюсь в ванную.
По пути мимоходом заглядываю во вторую комнату и столбенею. И уж не помню, отваливается ли у меня челюсть в третий раз или нет. В комнате чисто и аккуратно, как не было даже до пожара. И, что удивительно, диван целёхонький, и не то, что пепла, ям выгоревших в нём нет. Как заворожённый подхожу к дивану, щупаю велюр. Приснился мне ночной пожар, что ли? И тут замечаю, что там, где ночью ямины выгоревшие зияли, ворс велюра как бы короче, словно вытерт задницами, хотя кто и когда это мог сделать, если я диван всего полгода как купил, а гостей не больно-то жалую?
– Вы не беспокойтесь, Борис Макарович, – извиняясь, говорит за спиной Пупсик, – к вечеру отрастёт. Только… Только я вас очень прошу, не выгоняйте меня. Я вам полы мыть буду, стирать, помогать… – А голос у него надтреснутый, исстрадавшийся, а к концу вообще плаксивым становится.
