Джон задохнулся от возмущения.
– Прекрасно! – сказал Холмс, вставая. – Навестим их сейчас же! Согласимся давать показания только если они отправят кого-то во Францию.
Миссис Хадсон кашлянула:
– Боюсь, что Вы сейчас этого не сможете сделать, сэр…
Оба воззрились на нее.
– Я сказала им, что вы оба уехали, джентльмены.
Холмс обреченно вздохнул:
– И конечно, не в мой замок в Сассексе…
– Во Францию, милорд, – грустно кивнула миссис Хадсон.
***
Погода портилась буквально на глазах, и казалось, Лондон после недолгих теплых осенних деньков спохватился и решил поскорее вернуть себе славу столицы дождей. Под стать погоде было и настроение Ватсона.
Кажется, он уже целую вечность трясся в кэбе и невидяще смотрел в окно. Всего за какие-то сутки в его жизни опять столько всего произошло, ситуация столько раз ошарашивающе менялась, что он должен был переварить все это. Благо время было подходящим: Холмс, после того, как выяснилось, что миссис Хадсон, стараясь защитить Ватсона, «отправила» их во Францию, обиженно удалился в свою комнату, выдав ничего не значащую пафосную тираду, а сама экономка ушла в замок. У Джона же было дело, о котором он не мог забыть.
Сначала, конечно, он посчитал, что выходить на улицу после того, как оказался под подозрением и тем более «во Франции», было небезопасно. Но немного поразмыслив, пришел к выводу, что поджог старого архива в глубинке, да еще и с недоказанной его виной, не настолько уж тяжелое преступление, чтобы по всему Лондону вновь были розданы его портреты излишне ретивым полицейским, таким, как покойный Гарри Мерчер. Поэтому, не давая себе шанса на лишние сомнения, он, стремительно накинув пальто, буквально выскочил на улицу. Порог дома №221б на Бейкер-стрит он воспринял как Рубикон, перейдя который уже не стоило ни о чем жалеть.
Джон поморщился: на одном из поворотов с улицы до него долетели капли дождя. Уже по-иному посмотрев в окно, он понял, что приехал.
Открыв дверь, он помедлил, прежде чем выйти: слишком много воспоминаний, горьких и сковывающих сердце, нахлынули на него при виде этого места.
Хотя на улице моросил дождь, люди продолжали сновать по своим делам. И мальчишки-газетчики еще громче зазывали покупателей кичливыми заголовками.
За те благословенные дни отдыха в замке Джон как-то избегал спрашивать Холмса о деле Виггинса, хотя оно мертвым грузом висело на его душе. Лишь когда они верхом на лошадях отправились в Фулворт, Ватсон, неожиданно сам для себя, задал этот вопрос.
Шерлок долго молчал, и Джону уже начинало казаться, что он не расслышал и надо бы повторить, как вдруг тот все-таки заговорил. Причем не в обычном своем напористом саркастическом тоне, а спокойно и даже глухо:
– Мы проверяли всех мальчишек-газетчиков. Как ты понимаешь, моя уголовная полиция в этом особенно старалась… Они материализовывались и старательно у всех выспрашивали… – Он вздохнул. – Многие знали Тома Виггинса, жил он в одном заброшенном здании вместе с несколькими другими мальчишками – но куда он делся, никто не знает. Я побывал в том здании, и судя по частичкам почвы могу сказать, что за пределы Лондона он, пока там жил, не уходил. Но потом он ушел из их общего дома. Забрал все свои немногие вещи. Это случилось за несколько дней до того, как он приходил к тебе окровавленный.
Ватсон весь обратился в слух. Но Холмс его разочаровал:
– Куда он ушел – никто не знает. Он продолжал приходить торговать газетами – но на расспросы не отвечал. Он как-то замкнулся. Один раз он пришел на перекресток с собакой – по описаниям это Тоби, – сказал, что пса не с кем оставить, а он жутко воет от одиночества, поэтому и взял с собой. Тоби вел себя спокойно, просто сидел и ждал, пока Виггинс распродаст все газеты, и они вместе ушли.
