– Зачем?
Вздохнув, Стася заглянула в провалы его глаз.
– Потому что это грустно – всё время исполнять чужие желания.
Дух не ответил. Он посмотрел в небо – туда, где сияла луна. Ореол вокруг неё исчез, и теперь она была почти белой.
– На дне ручья лежит монета. Достань её.
Стянув варежку, Стася послушно запустила руку в холодную воду. Пальцы нащупали что-то твёрдое, плоское. Она достала находку, разжала ладонь. В свете луны на ней блестел серебром кружок с истёртым орнаментом.
– Возьми её себе, и никому не показывай. Теперь иди.
Стася убрала монету в карман.
Ручей на её глазах покрывался ледяной коркой. Она испуганно шагнула в сторону, обернулась – и увидела паренька с растрёпанными белыми волосами. В его серебряных глазах плясали искры.
– А пирожок оставь.
Когда она проснулась, в окно ярко светило солнце, вкусно пахло оладушками. Из соседней комнаты слышались обрывки разговора: «Наконец-то! И что говорят? Ой, надо же!». Стася едва встала с кровати, как дверь комнаты распахнулась. Бабушка в уютном цветастом халате лучилась радостью.
– Стаська! Маму выписали!
Стася крепче сжала в кулачке серебряный кружок и улыбнулась.
– А малыш?
– Слава богу, кризис прошёл, теперь всё в срок обещают. Да не стой ты, умывайся, завтрак на столе!
Уже за столом, когда Стася уминала восхитительно тёплые оладьи с клубничным вареньем, бабушка спросила:
– Где ходила-бродила? Одежда вон мокрая вся.
– Духов за маму просила.
Бабушка только фыркнула, отпив чай. Посмотрела пристально, и больше ничего не сказала.
Монета, которую Стася бережно хранила, через два месяца исчезла. В этот же день мама вышла из роддома с голубым конвертом. Папа обнимал её, бабушка вытирала слёзы и улыбалась. Стася осторожно подошла, и мама, отведя в сторону ткань, проворковала малышу:
– Знакомься, это твоя сестрёнка.
Стася заглянула в конверт и встретила взгляд серебристо-серых глаз.
– Ну, здравствуй!
– Да что не так?!
Алевтина в сердцах замахнулась, в кулачке сверкнула склянка… но не разлетелась об стену, как можно было ожидать. Алевтина вовремя вспомнила, что убирать с дощатого пола осколки придётся ей же, и вообще – сама напросилась в ученицы к алхимику, чего уж теперь. Знала, что не с первого раза получится, если вообще получится. До неё у мастера Густава были только ученики. Один из них – Митрош – сейчас корчил ей рожи из-за окна, мешая сосредоточиться. Алевтина сердито надула губы, взболтала жидкость в так и не разбитой склянке. Жидкость была плесневело-зелёного цвета, а должна была быть перламутровой с бирюзовым оттенком. Только ингредиенты зря перевела, эх…
– Что же не так…
– Просто ты девчонка. Алхимия – дело мужское, так-то. Смирись.
Спокойный, насмешливый голос раздался прямо за плечом. Алевтина резко обернулась, сдерживая желание выплеснуть содержимое склянки на Митроша. Устал, значит, за окном торчать, сюда её донимать пришёл. Они были почти ровесниками – полгода разницы не считается, но Митрош вёл себя так, словно уже познал все премудрости капризной науки, и жизни вообще – хотя она сама слышала, как мастер Густав отчитывал его за перепутанные составы. Для своих пятнадцати лет Митрош был хиловат, наверное, поэтому и пошёл в алхимики, не без ехидства думала девочка. Митрош её раздражал, и не только наглым спокойствием. Его серые, всегда прищуренные глаза, растянутые в усмешке тонкие губы, черные, как сажа, волосы, собранные в хвостик на затылке, всё это навевало мысли о мелком хищном зверьке, который всегда чует, где и чем поживиться.
