Она ненавидела касаться чужого зрения. Это всегда неприятно. Лучше ещё раз задеть голой рукой насквозь прелую спину. Ещё раз сто, сто двадцать, только не смотрите! И этот бы не посмел, если бы они стояли. Он просто бы не достал до неё своими наглыми глазами. А сейчас, конечно, пожалуйста. Да кто ж ему сказал, что свидетелям дают иммунитеты?
Щеки краснели памятуя, что главная победа – победа над самим собой. Пальцы разволновались, забегали, точно боялись, что один из них куда-то обязательно пропал. Глаза искали и не находили, где бы взгляду обрести покой. Шарф вцепился в шею. Тёплый, серый. Кусался, душил, зачем-то полез в нос. Она съёжилась, но так и не стала маленькой. Хотя бы слегка меньше. Неуклюже пихала в пасть сумке размякшие страницы, сумевшие удрать от корешка.
– Кладбище. Следующая остановка…
Бросилась к выходу. Наступила на остатки энтузиазма мрачных Функций. Толкнула веру джентльмена в его нужность этому миру. Обхватила дверь, рванула вправо. Поправила сумку и выбежала.
Никто не зашёл. Салон молча кушал холодный воздух. Не ел, именно кушал, ибо когда кормят, тогда кушаешь. Ветер гонял по полу раздавленное желание помогать. Водитель смотрел на дорогу воображая, что едет. Паренёк почесал бровь, ту, что больше нравится, поэтому там и татуировка, обнял рюкзак. Вроде бы, этот параграф он помнит, значит, можно переходить к следующему. Тело замерло, внимание рассеялось, наушники продолжили диктовать.
Функции переглянулись, решение не дало о себе знать. Обернулись на джентльмена. Тот обстоятельно рисовал на полу теменем мёртвого зонта. Подождали. Нет, он как будто никогда и не был с ними заодно. Обычный старикашка с хроническим безразличием. Никакой не вожак, совсем не предводитель. Да и куда ему вести, если он сидит и ничего не видит дальше своих крашеных усов? Так достоверно изображал незнакомство с Функциями, что дверь самостоятельно покинула кому и закрылась.
Этот забор давно не напоминал бетонное ограждение. Больше кардиограмму. Столбы тонули, вваливались, где-то отсутствовали. А ведь когда-то на них возлагали такие надежды. Ах, какие надежды возлагать не стоит, даже после венков. Жизнь, если и даёт гарантии, то исключительно по методу грязных бизнесменов: с мелкими-мелкими приписками и в интересах чьих-угодно, кроме надеющегося.
– Наверное, мир сошёл с ума, – подумала маленькая-большая девочка, пробегая с пакетом пурпурного винограда мимо этого забора.
Маленькая, потому что надежды ещё огромные. Большая, так как организм не оставил ей шанса быть со всеми на равных.
Она думала, что задержится тут ненадолго. Уместно ли задерживаться там, куда тебя всё равно вернут? Торопливо шла меж оградок. Прогоняла мысли об удачных и менее приятных фото. После могилки деда Зиновия, как ей и обещали, в фон сочной листвы втемяшилось сухое здание.
Чахлый домик из какого-то некрасивого, уверял привратник Кизыл, дерева ранее самым первым приветствовал всяк сюда входящих погоревать табличкой Администрация. Однако ни в чём люди так не постоянны, как в смерти, поэтому кладбище вынудили откусить ещё земельки. Вход уехал, позабыв домишко. Конечно, специально не брал. Мезальянс, понимать надо. Куда этому соломенному бараку до кованых ворот с манерно погнутой решёткой? Куда угодно подальше. Вот он и остался скучнеть на месте. Замер в развитии и заодно в претензиях к жизни. Уподобился всем здесь лежащим.
