– Нет! – настаивала Эбби.
Ее голос звенел от напряжения, как натянутая до предела струна скрипки. Она обвела пальцем буквы: «П», «О», «М», «О», «Г», «И», «Т», «Е». Чуть наклоненные влево, чужие среди остальных, как сломанные стрелы в ровном строю. Как крики о помощи среди светской беседы.
– Это «помогите».
Ее голос дрожал, но в этой дрожи была не только тревога, но и упрямая решимость. Так дрожит фундамент дома при первых толчках землетрясения, но не разрушается полностью.
– Это паранойя, – пробурчал Люк, но взгляд его задержался на буквах, как пловец, внезапно заметивший тень акулы под водой.
Мгновение – и он нахмурился, брови его сошлись на переносице, образуя глубокую складку тревоги.
– …черт.
Он провел пальцем вдоль послания. Даже он это увидел – тайное послание, скрытое в тайном послании, как шкатулка с двойным дном, как колодец внутри колодца. Томми вжал подбородок в плечи, словно ожидая физического удара. Его лицо побледнело, приобретая оттенок старого воска – цвет, который появляется у людей перед лицом неминуемой опасности.
– Сами подумайте… – оживленно продолжила девушка. – Я никогда не занималась писательством – просто записывала в блокнот теории про пропавших девушек… Томми…
– Я хочу уехать учиться во Флориду… – задумчиво ответил он. – Мы обсуждали это с Джейн, а она говорила, как я круто буду смотреться в красном кабриолете под пальмами.
– И она после того случая на дереве была против курения Джои. Он тогда чуть легкие себе не выкашлял, – подтвердил Люк.
– Странно… – пробормотал тот. – Может, это еще одно тайное послание? Шифр?
– Можно докрутить, – согласилась Эбби. – Не бросать свои записи – значит продолжать расследование. Вашингтонский университет… Ее увезли в Вашингтон?
– Вашингтонский находится в Сиэтле, – покачал головой Томми. – Отец говорил поступать туда, чтобы быть ближе к дому, когда у него откажет печень, – мрачно добавил он.
– Позитивно, – прокомментировал Люк. – Окей, продолжать расследование, Сиэтл… А что насчет сигарет?
– Она хочет, чтобы я тоже обязательно принимал участие в расследовании, – тут же заявил Джои с особой гордостью. – Она верит в меня.
– Безусловно, но едва ли тут такой смысл, – снисходительно произнесла Эбби, кусая колпачок ручки. – Над этим еще стоит подумать, пока в голову ничего не идет. Но главное вот что – она в ту ночь не могла поделиться ничем с родителями… Или поделилась, но они… По какой-то причине промолчали. Позволили этому случиться. Оба варианта…
– Не радуют, – закончил за нее мысль Томми.
Все молчали. В этой тишине звучала целая симфония невысказанных страхов – оркестр тревоги, исполняющий свою бесшумную, но от этого не менее пугающую мелодию. Каждый из подростков осознавал: они перешли черту. Теперь они знали то, чего знать не следовало, и это знание превращало их в мишени.
И тут – как удар грома в безоблачное небо – раздался глухой, тяжелый звук подъехавшей машины. Шины прошептали по гравию, как чьи-то голоса, произносящие угрозу. Двигатель замолк, оставив после себя зловещее эхо.
Томми вздрогнул, словно по его телу пропустили электрический разряд. Эбби выронила записку, бумага спланировала на пол, как подбитая птица. Люк мгновенно вскочил на старую деревянную коробку, кряхтящую под собственной тяжестью, и дотянулся до маленького окна под потолком. Его силуэт на фоне пыльного окна напоминал часового на сторожевой башне осажденной крепости.
