Джои держал купюру двумя руками, как древнюю реликвию, как артефакт из взрослого мира, к которому он только что прикоснулся.
– Не расстраивайся, – сказала Эбби, когда они шли обратно по пыльной дороге, где каждый камень, казалось, насмехался над их наивностью. – Это только начало. Все великие дела начинаются с малого.
Она улыбнулась ему через треснувшие очки, и ее улыбка была лучше всяких речей, теплее любого солнца, ярче любого света.
И тогда Джои поступил, как настоящий мужчина, с решимостью, которую не могли сломить ни насмешки, ни отказы.
Он зашел в «Дженерал Стор», где над ним смеялись, и на сам купил Эбби мороженое – тонкую белую палочку, уже начинающую таять под безжалостным солнцем, как тают мечты под натиском реальности.
Когда он протянул ей мороженое, его уши пылали от смущения, словно заходящее солнце окрасило их своим последним светом.
– Спасибо, – сказала Эбби, принимая его, как королевский дар, как самую драгоценную вещь на свете.
Они съели одно мороженое на двоих, сидя на бордюре. Лето пахло бензином и морской солью, обещаниями и разочарованиями, слишком большими для их маленьких сердец.
Вечером Джои аккуратно положил оставшиеся мелкие монетки на кухонный стол, каждая из них звенела в тишине комнаты, как колокол храма. Мама сидела за чашкой чая, уставшая, как пустой мешок, брошенный на обочине времени.
Она посмотрела на монеты. На сына. И вдруг заплакала.
Тихо. Без крика. Ее слезы были безмолвными свидетелями того, что невозможно выразить словами – признания собственного поражения и восхищения силой маленького человека, который уже понял то, что ей пришлось постигать годами.
– Ты не должен был… – прошептала она, прижимая его к себе, ее голос был дрожал. – Я не хотела, чтобы так вышло. Прости меня, Джои. Прости.
Он молча прижался к ней. Ему нечего было сказать. Он просто знал: это правильно. Пусть монетки звенели на столе, как слабый, но настоящий гимн его взрослости, первые ноты мелодии, которая будет сопровождать его всю жизнь, напоминая о дне, когда он сделал первый шаг во взрослый мир, не оглядываясь назад.
***
На кухне пахло чем-то детским – расплавленным сыром, хлебом, летом. Радио хрипло пело Билли Айдола, а вентилятор гнал по комнате теплый воздух, перемешанный со смехом.
– Представляешь, – говорила Эбби, помешивая деревянной ложкой невнятную массу в кастрюле, – Джои устроился на работу.
– Что, серьезно? – Томми оторвал взгляд от полупустой тарелки чипсов.
– Угу. Подмел доки за доллар. С таким стартом до Белого дома недалеко.
Томми рассмеялся, вытирая руки о шорты. Он пришел без стука, как обычно. У него это была особенность: появляться именно тогда, когда дома начиналось то, от чего хотелось выть. А Эбби всегда открывала перед ним двери и не спрашивала, была рядом и этого было достаточно.
– Джои хочет накопить денег, помочь маме или… с поисками Джейн. Хорошо мы его воспитали, да?
– Мы?
– Ну а кто еще? Он последние лет пять под нашей опекой. Глупо отрицать, что мы вложили много в его становление… Если бы он от Люка всякой ерунды не понабрался, вообще отличным парнем бы вырос, – она задумчиво постучала пальцами по дужке очков. – Ну как, сносно?
– Очень вкусно, – Томми потянулся, глядя, как она ставит перед ним тарелку с макаронами. – Тебе бы кафешку открыть. «Кормлю сбежавших от психозов и отцов-алкоголиков».
– Или «Столовая последнего шанса». Обязательно с постером инопланетянина и пиццей на крыше.
