Мать не проснулась – лишь глубже вздохнула во сне, ее лицо на мгновение разгладилось, избавившись от следов постоянной тревоги. Джои смотрел на нее несколько долгих секунд, запоминая эту картину – возможно, из смутного предчувствия, что все скоро изменится. Потом он подошел к маленькому камину – реликту прошлой, более зажиточной жизни их дома. На каминной полке, среди фотографий и безделушек, Джои хранил свой талисман – гладкий морской камешек, найденный Джейн прошлым летом. «На удачу», – сказала она тогда, вкладывая камешек в его ладонь. Теперь он положил его на самое видное место – как обещание вернуться, как мостик между прошлым и будущим, как молчаливую клятву найти ту, что подарила ему этот кусочек морской вечности. Рядом с камешком лежала связка ключей с кожаным брелком в виде орла, распластавшего крылья. Этот орел всегда казался Джои нелепым и больше походил на ошибку производства или чью-то шутку. Плотно обхватив все ключи, чтобы они не звенели, он стащил их вниз и украдкой обернулся, проверяя, не разбудил ли маму.
На цыпочках, как воришка в собственном доме, Джои проскользнул к двери. Его худенькая фигура, застывшая на пороге, казалась хрупкой и неприкаянной – силуэт ребенка, вынужденного слишком рано повзрослеть. Затем он шагнул в ночь, растворяясь в тенях между домами, словно призрак, блуждающий между мирами.
***
Маяк Порт-Таунсенда возвышался над городом подобно древнему божеству, забытому, но не утратившему своей силы. Его каменное тело, иссеченное ветрами и солеными брызгами, хранило память о кораблекрушениях и спасениях, о беглецах и искателях, о всех тех, кто приходил к его подножию в поисках ответов или пристанища. Сейчас его око было затемнено – маяк не работал уже несколько лет, став скорее туристической достопримечательностью, чем путеводной звездой для заблудших моряков.
Но в эту ночь, в эту особенную ночь, когда полная луна заливала окрестности мертвенно-бледным светом, маяк казался пробудившимся от спячки. Его силуэт на фоне звездного неба был четким и тревожным, как предупреждение, начертанное на языке, который невозможно прочесть, но который отзывается древним ужасом в глубинах сознания.
Первыми к подножию маяка прибыли Томми и Люк – один стремительный, как хищник, выслеживающий добычу, другой – методичный и собранный, с выражением человека, выполняющего долг, о котором никто не просил. Они стояли молча, не глядя друг на друга, но ощущая взаимное присутствие с той особой чуткостью, которая возникает между людьми, объединенными общей целью. Через несколько минут показалась Эбби, спотыкающаяся о невидимые в темноте камни, но при этом двигающаяся с упрямой решимостью. Ее блокнот был прижат к груди, словно щит, способный укрыть ее от любой опасности. В свете луны ее лицо казалось вылепленным из воска – бледное, с заострившимися чертами.
Последним – как всегда – прибыл Джои. Его щеки горели лихорадочным румянцем от быстрого бега, а грудь тяжело вздымалась, пытаясь утолить жажду кислорода. Но глаза его, широко раскрытые и блестящие, излучали ту особую энергию, которая возникает на стыке ужаса и восторга, на границе между детством и тем, что лежит за его пределами.
Они собрались у подножия маяка – четверо детей, стоящих на пороге тайны, которая была больше их самих. Над ними простиралось небо, усыпанное звездами, каждая из которых казалась глазом невидимого наблюдателя. Ветер с океана приносил запах соли и гниющих водорослей, а с ним – шепот, который, казалось, проникал прямо в сознание каждого: «Уже может быть слишком поздно».
