Выкрутасы - страница 10

Я и теперь все еще жду ее. И пусть мне сейчас не двенадцать, а сорок восемь, я как прежде стою ночами перед окном в своем баре, когда его покидает последний посетитель, и смотрю на неменяющееся с годами темное чрево Нью-Йорка, окраины которого все так же мрачны и удручающи, как и много лет назад. И плевать, что в моей жизни было очень много женщин и с ними я возмужал и даже начал стареть, отпустил бороду, поседел и навсегда распрощался с очками, на груди моей в любой ситуации, везде, где бы я ни был и что бы не делал, всегда висела золотая цепочка с кулоном в виде латинской буквы «V», должно быть заглавной буквы моей женщины, имени которой я так и не узнал.

Я любил ее все детство и, наверное, буду любить всегда, ожидая у окна ее нечаянного прихода, даже сели она надумает посетить меня из другого измерения, другой жизни, другого мира. Я узнаю ее из миллиона, старую, немощную, потускневшую, и, как и тогда, благоговейно припаду к ее груди с благодарностью за то, что она научила мое сердце биться, а душу плакать. Я расскажу ей о том, как долго ждал ее визита, как вспоминал ее нежность все эти долгие годы, как почитал ее за мать, жену, любовницу и святую, и настолько сильно любил ее, что посвятил мыслям о ней всю свою пустую жизнь в отцовском баре, который давно уже стал по-настоящему моим, и что те самые письма в голубых конвертах, которые она когда-то мне вручила, я так и не отправил…

Так уж случилось, что на следующий день после ее исчезновения, я на нервной почве слег с жесточайшим гриппом, а когда выздоровел, обнаружил, что эти такие важные для нас обоих письма где-то затерялись и нашел их только спустя год в отцовском ящике для старых газет.

Я не знаю, что случилось с той женщиной, которой навсегда принадлежало мое сердце, как сложилась ее дальнейшая судьба, да и жива ли она, но эти письма в голубых конвертах до сих пор лежат в самом дорогом и потайном месте в моей спальне, одновременно согревая меня и заставляя постоянно думать о своей вине и о том, что же написала в ту ночь ее дрожащая и нервная рука двум своим любимым мужчинам в этих посланиях…

Но этого я так и не узнал, потому что никогда не осмелился их распечатать.

Говорят, все гомеопатические препараты есть ничто иное, как миллионное разведение какого-то очень опасного для здоровья вещества, которое в подобной концентрации, я имею в виду, напыленное на сахарную крупку в миллионном разведении, является очень благодатным снадобьем для больного человеческого организма. Я никогда раньше не верил в гомеопатию, да и сейчас, пожалуй, не верю. Какой смысл? Эта непризнанная многими врачами отрасль медицины для меня является чем-то вроде видоизмененной психотерапии, главную роль в которой играет самовнушение или даже самый настоящий гипноз.

Ведь, если вдуматься, разве может какой-нибудь информационный пучок пыли, названный чем-то вроде “медоносной пчелы” повлиять на организм столь кардинальным образом, чтобы повернуть возникшие в организме разрушительные процессы вспять? Да и вообще, что значит “медоносная пчела”, когда речь идет о крохотных сладеньких крупинках? Что это значит? Килограмм медоносных пчел уморили голодом, высушили и промололи в кофемолке? А потом развели спиртом в соотношении цистерна спирта на чайную ложку пчелиной муки и напылили из пульверизатора на простые кругленькие шарики из сахара? Вкусно? По-моему, гадость. Каждый раз, когда я беру в рот этот самый “Апис” с “медоносной пчелой” вперемешку, меня так и воротит, потому что в голову, как назло, всегда лезет одно и тоже – будто я пережевываю целую пригоршню сухих дохлых пчел со всеми их жесткими крылышками и скрюченными лапками. Брр!!!