Мрачные усатые сержанты ввели в кабинет здоровенного парня с жирным лицом и злым взглядом небольших глазок. На обритой, начавшей обрастать голове сидели черные очки, поднятые выше лба. Нижняя челюсть лениво и равномерно двигалась. Он, не мигая, уставился в глаза Диме. «Крутой»… – внутренне усмехнулся молодой офицер, не отводя взгляда.
– Гражданин Колесов, нам сообщили, что вы чем-то недовольны. Я капитан Артемьев из Министерства внутренних дел.
– Капитан… Мелкая сошка.
– Для вас сойду.
– Вопрос. Когда отпустят?
– Не могу знать. Апелляция ещё не рассмотрена.
– Чего резину тянут?
– И ещё не решено, в каком суде будет слушаться ваше дело.
– Да какое, на х…, дело? Что ты бормочешь?
– Вас будут судить за убийство. Вы убили одиннадцать человек.
– Ну и что? Я президента американского, что ли, убил, со свитой?
– Вот кого вы убили. – И Дима выложил на стол одиннадцать фотографий. Парень скользнул по ним пустым взглядом.
– Лохи… И из-за них мне сидеть?
«Дипломат, тоже…» – внутренне фыркнул Дима. И подумалось: отчего же ты, гад, в столб не влетел? Нет, в людей надо было…
– Скажите, а что такое лох? – спросил он, собирая фотоснимки. – Я такого слова не знаю.
– Тупой ты. Или шутить любишь. Лох – это лох, а человек – это человек.
– После института где собираетесь работать?
– Понятно, в Штатах.
– Ко мне есть вопросы?
– Я спросил. Ты не ответил. Сказал «не могу знать».
– Тогда всё… Уведите его.
Родители Колесова, оказалось, ещё сидят у начальника СИЗО. Дима позвонил генералу, доложил обстановку.
– Везите, Дима, – сказал шеф. – Я сейчас закажу пропуска.
– Да они на своей машине.
Штурман: надо ли, чтобы Васенька сидел?
Я принял посетителей в кабинете. Отец негодяя был выше среднего роста, жирноват. В вырезе расстегнутой рубахи на волосатой груди лежал золотой крест. Виднелся кусок татуировки. В глазах светился хитроватый ум. Матушка была женщина ничего себе, вся в золотых украшениях, склонная к полноте – да нет, пожалуй, в неё уже впавшая… Глаза опухшие, красные.
– Я знаю о вашем горе, – тихо сказал я.
– Господин генерал! – начала матушка. – Неужели ничего нельзя сделать? Васенька ещё совсем мальчик…
– Всё уже сделано, – печально ответил я. – Люди убиты. Горе не только у вас.
– Но он же не хотел! Выпил мальчик… Все же выпивают.
– Когда я выпиваю – если выпиваю – то уж, конечно, не сажусь за руль. И вообще ложусь спать.
– Но давайте подумаем не о мёртвых! Их же не вернуть. Давайте подумаем о живых.
– А кто вам сказал, что я не думаю о живых? Я думаю о тех людях, которые потеряли своих родных убитыми. И я думаю о тех, которых ваш мальчик не убьёт, потому что будет сидеть. Он опасен, госпожа Колесова!
Женщина зарыдала. Слёзы негромко стучали в пол. Муж подал ей платок.
– Неприятное положение, – произнес он густым, хорошо поставленным голосом. – Как хочется проснуться утром и знать, что этой истории как бы не было. Кажется, всё бы отдал. Вы ж понимаете, насколько я платежеспособен. В любой форме, в любой момент. Конфиденциальность полная…
Я сдержанно улыбнулся.
– Спасибо. Но это, пожалуй, ни к чему. Только лишняя головная боль. И мне, и вам, и даже молодому человеку. Стоит ли осложнять ситуацию?
Неудавшийся взяткодатель вздохнул и уставился в пол.
– Мой помощник говорил с вашим сыном, – продолжал я. – Он совершенно не понимает, что наделал. Для того, чтобы понял, необходимо такое сильное средство, как тюрьма.
