разумной, вечной.
Здесь лишь войной полны театры,
змея – не символ Клеопатры,
а знак аптечный.
Здесь, раздвигая мрак великий,
сквозят чудовищные лики,
вся нечисть в сборе.
Сочится серою планета,
здесь не Россия и не Лета,
здесь – лепрозорий.
Здесь нет для гордости предмета,
здесь ни вопроса, ни ответа,
ни свеч, ни воска.
Одни отчаянье со злобой.
Не пасовать – поди попробуй,
раз карта – фоска.
Уж как ты спину ни натрудишь —
терпи, казак, никем не будешь,
мест не осталось.
Коль можешь – верой двигай гору,
и ежели судьба не впору —
что ж, бей на жалость.
А перемирье – вещь благая,
ушла война – придет другая,
мы тленны, бренны,
бывает в Пасху панихида,
и даже «Красный Щит Давида» —
предмет военный.
А если мир – подобье Бога?
Не жаль тогда ни слов, ни слога,
но будем прямы:
быть может, разница ничтожна,
но мир, в котором всё возможно —
сон Гаутамы.
Что ж, сон как сон – так пусть продлится,
здесь никакой причины злиться:
вот, скажем, атом,
а вот другой – они не схожи,
так нечего пенять на рожи
российским матом.
Спит мотылек – чего уж проще?
Он видит сон – китайца в роще.
Будить не смейте!
И знайте: право есть у Бога —
взяв человека – хоть немного
сыграть на флейте.
Мелодию, что Он играет,
никто из нас не выбирает
да и не слышит.
Но Божий Дух – во сне и в яви,
где хочет – уж в таком он праве —
живёт и дышит.
