– Ты боишься его?
Он медленно поднял глаза.
– Я боюсь того, что он знает.
Музыка в баре по-прежнему не играет, всем становится страшно.
Она вращалась по кругу, фиксируя смену лиц за столом: Никос, Александр, Евгения.
Диалог ускорялся, словно набирающий темп саксофон в «Feeling That Way» Джо Хендерсона – сначала размеренно, затем всё быстрее, пока звук не превращается в ритмичный хаос.
Никос:
– Каждый раз он снимает шлем.
Никос:
– И каждый раз его лицо… его нет.
Евгения:
– В каком смысле?
Никос:
– Оно белое. Как пятно. Как если бы ты смотрел в пустоту.
Александр:
– Ты хочешь сказать, что он… без лица?
Никос:
– Я хочу сказать, что его невозможно запомнить. Ты видишь, но через секунду – ничего. Ни глаз, ни носа, ни рта. Только белизна.
Евгения:
– И ты вызвал жандармов?
Александр:
– Из-за человека, которого ты даже не можешь описать?
Никос:
– Из-за предчувствия.
Никос опустил глаза в чашку кофе.
– Как в песне «I Got a Bad Feeling» Нины Симон. Оно накатывает, медленно, как волна, и ты не можешь никуда деться.
Никос:
– «Старик, не фантазируй. Наш район – самый безопасный в стране.»
Александр:
– Звучит убедительно.
Никос:
– Я тоже так думал.
Пауза. Камера замедляется.
Никос:
– До вчерашнего вечера.
Пауза. Звук внутри сцены словно заглушается.
Никос смотрит прямо перед собой, но будто бы сквозь Александра и Евгению.
Александр делает глоток кофе. Евгения сжимает вилку.
Где-то вдалеке снова кричит чайка.
И бар остаётся погружённым в тишину, которую никто не хочет нарушать.
Камера зафиксирована на Никосе.
Он всё ещё смотрит сквозь них, но уже не мигает, словно застыл в моменте, где что-то сломалось.
Пальцы сжимаются на краю стола, а дыхание становится рваным. Он медленно поднимается, и его голос звучит как молитва, дрожащая, сломанная, но ритмичная, как будто он повторяет её каждую ночь.
– Ветер дует с моря и приносит соль, но есть вещи, которые приходят без предупреждения. Их нельзя остановить, нельзя изменить. Можно только увидеть. Можно только принять.
Камера остаётся на нём.
Александр сглатывает, чувствуя, как по спине стекает холодный пот.
Евгению начинает трясти.
Это ощущение – будто что-то незримое стучится в их сознание, навязывая себя, как будто они стали частью чего-то, чего не выбирали.
В голове у Александра вспыхивает рваный рифф «Black Sabbath», тяжёлый, гулкий, как будто мир вдруг замедлился до его темпа.
Евгения слышит «Goodbye Pork Pie Hat» Чарльза Мингуса – тревожный саксофон, скользящий между нот, словно пытающийся сбежать от чего-то, но не имеющий выхода.
Никос не отводит взгляд.
Он смотрит в одну точку, как будто уже не здесь.
– Когда он приходит, он забирает. Не сразу, нет. Он ждёт. Он делает так, что ты сам идёшь за ним. И если ты посмотришь слишком долго…
Он замирает.
Александр и Евгения оборачиваются.
И видят его.
Человека в мотоциклетной куртке.
Он стоит прямо за их спинами.
Тёмная фигура, в черном шлеме, не двигается.
Рука медленно тянется к ремешку шлема.
Щелчок. Плавное движение. Шлем снимается. И там – ничего.
Все в баре будто окаменели. Никос стоит с широко открытыми глазами, губы дрожат, но он не двигается. Александр стиснул зубы, его ладони сжаты в кулаки, но тело не слушается. Евгения медленно прижимает пальцы к столу, пытаясь найти точку опоры.
А человек в мотоциклетной куртке движется.
