Взлетай и падай - страница 8
– А я твоя новая соседка.
– Только поступила? – спрашивает Хейзел.
– Нет, я уже больше года учусь, но пришлось переехать. С лестницами больше не дружу. – Сдержанно улыбаясь, я показываю на инвалидное кресло.
Больше всего в Хейзел мне нравится не ее имя и не то, что она выглядит как Ария. Лучше всего то, что она смотрит на меня без жалости.
– А ты смешная. Мне нравится! – У нее горят глаза. – Итак, это наша общая гостиная, слева от твоей спальни ванная комната с душем на уровне пола и ванная со ступенькой. Свою комнату ты наверняка уже видела.
– Ага. И она по-настоящему гигантская!
– Понимаю, о чем ты. Еще пару недель назад я жила на пятом этаже, комнатенки там крошечные.
Почему мы с ней раньше не пересекались?
– Скайлер, я принесу пару коробок, и можем начать распаковку, – говорит мама, нежно улыбаясь.
– Я могу помочь. Сегодня больше нет занятий, – предлагает Хейзел.
Уголки моих губ взмывают в небо, ну какая она милая!
– Было бы здорово, спасибо.
Мама смотрит на меня слегка разочарованно, ведь ей очень хотелось помочь мне обустроиться, но если у меня появился шанс поближе познакомиться с новой соседкой, то надо его использовать.
После аварии мне стало сложнее знакомиться с людьми, потому что большинство меня избегают или не знают, как со мной обращаться. Бывшая соседка дважды навещала меня в больнице, но я отчетливо ощущала, как ей неприятно было там находиться. Я пыталась поддерживать беседу, но с тех пор мы больше не общались.
Пенелопа приносит увесистые коробки с моими пожитками из старой комнаты, и я спешу уверить ее, что дальше справлюсь сама, но она смотрит на меня скептически.
– Ты созванивалась с Картером?
– Конечно. Вчера. Он хочет поговорить по скайпу.
При мысли о созвоне мне стало дурно. Невозможно описать, как я по нему скучаю, и я очень хочу его увидеть, но…
– Может, расскажешь ему уже, что произошло, милая?
Мама садится на диван и кладет теплую ладонь мне на колено. Я едва уловимо чувствую давление ее пальцев и какое-то смутное покалывание – возможно, я себе его нафантазировала.
– Мам, ну, прекрати. Мы уже сто раз это обсуждали, – вздыхаю я.
Конечно, она права и мне уже давно пора была выложить карты на стол, но мы обе знаем, что бы произошло.
– Если бы я рассказала Картеру о несчастном случае, он бы запрыгнул в самолет и вернулся первым же рейсом. Или даже не полетел бы. Это шанс всей его жизни, и я не позволю Картеру упустить его, – произношу я шепотом.
Я чувствую себя лицемеркой и корю за то, что четыре месяца назад скрыла случившуюся со мной по дороге из его дома трагедию, но у меня не было выбора.
Поначалу мы только созванивались, поэтому скрыть аварию было очень просто. Всего-то придумать пару отговорок, почему я несколько дней не выходила на связь – я плела что-то о мероприятиях по учебе. На самом же деле я была не в университете, а в реабилитационном центре на окраине Техаса, училась жить по-новому.
– И как же ты это от него скроешь, если вы созвонитесь по скайпу? Я переживаю за вашу дружбу.
Я переживаю за нашу дружбу с того момента, как вылезла из его постели.
– Мам, все будет хорошо. Обещаю. Когда он вернется, я все ему объясню. Он поймет, – пытаюсь успокоить я маму.
И себя заодно. В реальности же все выглядело совсем иначе – мне было страшно ему открыться. Рассказать, что несколько месяцев ему лгала, чтобы не рушить его карьеру. При мысли о реакции Картера на признание страх превращался в панику.