XX век Лины Прокофьевой - страница 32
31 декабря 1921 года.
«Итак, год окончен. Хороший год. Начался хорошо и весело в Калифорнии, затем контракт с Мэри Гарден, постановка „Шута“, чудесное лето в St.Brevin и постановка „Апельсинов“. Чего же лучше! Феноменальный год».
10 февраля Лина пишет из Милана, рассказывает, что изучает итальянский репертуар, «Риголетто». Она чувствует себя не в своей тарелке, так как совершенно отвыкла от этой музыки. В Париже она пела современные романсы, – Лина ощущает огромный контраст. Ей скучно окунаться в оперную рутину.
Лина живёт в «музыкальном пансионате» в самом центре города, очень шумно. Она выучила порученную ей партию из «Риголетто», начала разучивать другую, небольшую, из четырёхактной итальянской оперы Альберто Каталани «Валли», написанной по мотивам сентиментального немецкого романа, положенного в основу либретто Illico. Лине не нравится ни музыка, ни сюжет. Во всей Италии театральные дела в упадке, половина театров закрыта, платят гроши. Процветает только Ла Скала, а Милан – самый дорогой город Италии. Концертов в Милане нет, Лина была на балете русской труппы Леонидова, – осталась недовольна. На улицах Милана наблюдала карнавал и была совершенно поражена и даже напугана размахом народного празднества. По улицам было невозможно ходить, во всех театрах давали балы, по вечерам миланцы появлялись только в масках. Наконец всё успокоилось. Лина посетила Ла Скала, чтобы послушать «Бориса Годунова», и нашла постановку превосходной. Живя в Италии, она в основном говорит на итальянском языке, но письма Прокофьеву пишет по-русски и без ошибок. Правда, она не решается взяться за перевод стихов, на которые написаны романсы Прокофьева, и считает, что эти переводы следовало бы поручить опытному переводчику.
В это время Прокофьев уже озабочен поисками жилья – дачи. Лето 1922 года, по его мнению, хорошо было бы провести в окрестностях Мюнхена, в райских местах, в Баварских Альпах. Его прельщало и то, что там происходило действие «Огненного ангела», над которым он работал.
19 марта 1922 года он пишет Лине из Берлина, куда только что приехал из Парижа. Отношения молодых людей нисколько не поблекли, несмотря на всё ещё продолжающиеся разногласия, именно с этого времени Прокофьев начинает называть Linette «Пташкой» и производными от этого ласкового прозвища, которое и осталось основным во всей жизни Лины – жены Прокофьева. Но хотя в дальнейшем Лина окажется частой гостьей на этой даче, Прокофьев пишет ей о том, что он (а не «они») ищет себе дачу.
В этих поисках он рассчитывал на помощь старинного, с петербургских времён, друга, подопечного Прокофьева, поэта, Бориса Николаевича Верина. Лина его недолюбливала. Она рассказывает о Башкирове-Верине:
«Башкировы были очень зажиточной семьёй меценатов, покровительствоваших искусству, они проявляли большой интерес к Сергею, когда он только становился известным. Борис дружил с Сергеем, был поэтом-любителем, оказавшимся после революции в Париже без гроша в кармане. Он жил с нами некоторое время, и Сергей постоянно поддерживал его в финансовом отношении. Но так как он не работал и не имел к этому ни малейшего расположения, их отношения постепенно расстроились.
Сергей написал два романса на его стихи.
Однажды попросил его помочь купить машину, потому что Борис разбирался в технике».
Как это бывает у Прокофьева, сказано – сделано. Окончив дела в Берлине, откуда он пишет Пташке, поторапливая её с переводом романсов на французский и английский язык и настоятельно приглашая приехать, он отправляется в Мюнхен, и вот перед нами оказывается первое письмо, отправленное из Этталя, – знаменательного места в жизни будущей четы Прокофьевых. «Борис Николаевич уже начал свою деятельность по отысканию дачи», – так пишет Прокофьев Лине. Он, однако, скрывает от неё истинное положение вещей. Б. Н. в самом деле встретил его в Мюнхене, но к этому времени уже потерял часть вверенных ему денег, ничего не искал, жил в одном из лучших отелей, не оплатив счёт, бродил по берегам озера и наслаждался жизнью. Сказал, что очень счастлив. Всё это Прокофьев скрыл от Лины, стараясь представить друга в лучшем свете.