И они жили. Тайком, скрываясь от мира и родных. Но мир их всё равно предал и догнал.
– Если ты ещё раз повысишь голос или замахнёшься, – сказал Олег тогда отцу, – то можешь считать, что у тебя больше нет сына.
Он видел, как обмяк отец, как враз потяжелели его могучие плечи. Они, Змеевы, очень похожи друг на друга. Из одного материала сделаны. И то, что его несгибаемый отец так быстро сдался и словно постарел лет на десять, больно зацепило. Но сдаваться он не собирался.
– Это моя жизнь, – заявил Олег твёрдо, – и хватит уже крутить мной во все стороны. Я хочу жить своим умом и собственным сердцем, без ваших указок и – тем более – приказов. Я собираюсь развестись с Линой.
– И что?! Что дальше?! – взвился отец. Глаза у него налились кровью, а губы тряслись от еле сдерживаемого гнева.
– А дальше буду жить. Так, как хочу. С той, которую люблю.
Он тогда ушёл, хлопнул дверью, не стал ничего слушать – слишком зол был на давление, резкость отца, на желание сломить.
Олег вдруг понял, что не жил своим умом – плыл по течению. Он не безвольная тряпка, просто тогда его всё устраивало, не вызывало отторжения. Но всё изменилось, и ему больше нет нужды плясать под чужую дудку.
Да, именно так он и подумал об отце: чужой. Всегда делал только так, как понятно и выгодно ему. И почему именно с ним? Почему Глебушку не напрягали? Или просто не пробил его час? И однажды и младшего точно так окрутят, опутают липкой паутиной обязательств и заставят, как марионетку, дрыгать ногами и руками под чужую мелодию и на потеху кому-то?
Олег старался не думать о несправедливости. А ещё больше – пытался не сорваться. На брата или мать, что приехала к нему на следующий день в его собственную квартиру. Не купленную отцом, а доставшуюся в наследство от бабушки и дедушки Алейниковых – родителей мамы.
– Не руби с плеча, сынок, – гладила она его легонько по предплечью, и пальцы её дрожали. – Ты ещё так молод. Дров наломать легко, а разожжёшь ли костёр – неизвестно. Сумеешь ли кашу сварить – не понятно.
– Всё решено, – сказал он и ей. – Я всё понимаю, но иногда заканчивается предел терпения и понимания. Я никому ничего не должен, хватит. Своя голова есть, других не надо. Пусть каждый своим умом живёт. Я вашим уже нажился по горло, – чиркнул он ребром ладони по кадыку.
– Ладно, ладно, не горячись, – снова гладила мама его по руке и вздыхала, скрывая слёзы. – Отец… он не со зла. Он всем только добра желает. Не для себя старается. Я пойду, пожалуй, – заторопилась она, видя, как каменеет лицо Олега.
Он бы возразил. И привёл тысячу аргументов. Но всё оказалось куда проще, чем он придумывал и выстраивал линию защиты собственных прав.
Покатилось, как снежный ком – не остановить.
– Ты когда приедешь домой? – спросила вечером Лина. Ничего необычного в её видеозвонке не было.
Она часто позванивала. А Олег ей – всё реже. Да, можно сказать, в последнее время и не звонил: сказать нечего, лгать за глаза он не привык. Считал, что при важном разговоре лучше человека видеть воочию, а не через монитор компьютера.
Как-то не по-мужски объявить за тысячи километров: извини, у меня другая, мы разводимся. Но рано или поздно это нужно было сделать, только не так. Лина всё же не заслужила пренебрежительного к себе отношения.
Несмотря на договорной брак и богатого отца, она не была ни стервой, ни избалованной фифой. Они жили неплохо, хорошо даже, если уж по правде. Не хуже других среднестатических семей.
