Пиздец какой-то. Ценил я ее недостаточно, видите ли! Зато она не ценит, походу, совсем. Лучший друг. Какая мелочь. Не сделал, как я хочу? Пошел вон!
Ситуация была некрасивая, согласен. И наказание я заслужил.
Но, блядь, такое ли? Как ты, Сонечка, собираешься жить во взрослом мире?
Кажется, я кого-то избаловал тем, что раньше появлялся по первому зову.
Я так завожусь, что мама не горюй. Все силы уходят на то, чтобы не ляпнуть то, о чем пожалею.
– Вот как! – Соня вколачивает гвозди в гроб моего самообладания. – То есть, выходит, ты важнее, чем я?
Пиздец, Соня, что ты несешь?
Мне хочется схватиться за голову.
Я догадываюсь, что это обида застилает ей глаза, но она не может не понимать, насколько несправедливы ее слова. По ее мнению, какого хрена я тогда пытаюсь решить эту проблему?
– Вот об этом нам и надо поговорить.
– А ты еще не наговорился? – сверкает Соня глазами.
– Да пока у нас только ты разговорчивая, – цежу я. – Я и слова вставить не могу.
Она вырывает руку, больно царапнув меня какой-то железкой на пальце.
– Ну, давай. Выкладывай, что там у тебя. Так и быть, но после этого ты отвалишь от меня навсегда.
О как. Навсегда. Детский сад «Штаны на лямках».
… Семьдесят один, семьдесят…
– Это, Соня, как пойдет. И ты уверена, что хочешь побеседовать прямо здесь?
Очнувшись, она обводит глазами на крыльце всех собравшихся и совершенно не собирающихся расходиться, и покрывается пятнами. Интересно так. Щеки и шея красные, а нос белый, и на нем еще ярче проступают первые весенние веснушки.
Соня нервно поправляет сумку, отчего у нее тренч сползает с другого плеча. Она рывком его возвращает на место, и сумка опять съезжает. Да нахер она его вообще напялила? Сегодня весна реально вспомнила, что уже май. Ах да, модная многослойность…
За Сонькиной спиной какая-то краля привлекает мое внимание, она подносит к уху руку в жесте «позвони мне» и языком натягивает щеку изнутри.
Это, блядь, что еще за соска?
С трудом припоминаю, что я ее драл в прошлом году в туалете ресторана «Мирабель», за что она потом получила брендовые туфельки. Видать, хорошо обслужила, но она совсем тупая?
Бросаю на нее такой взгляд, что девка мигом испаряется с горизонта.
А Соня все ковыряется со своим барахлом. Это уже похоже на спектакль.
Я понимаю, что она тянет время, чтобы взять себя в руки, но это не в моих интересах. Успокоившись, Жданова просто снова запустит режим «ничего не вижу, ничего не слышу, ты кто такой, мальчик».
– Ты долго еще? – у меня кончается терпение. Я подаю Соне руку, но она фыркает, не глядя на меня:
– Я сама!
И на первом же шагу спотыкается, поэтому я больше ничего не слушаю и, прихватив ее за шкирятник, тащу к пандусу.
Серьезно. На таких каблах на плиточной лестнице. Да у нее отсутсвует инстинкт самосохранения нахрен!
… Шестьдесят пять, шестьдесят четыре…
В сквере за главным корпусом, как назло движуха. Толпа студентиков во главе с очкастым бородачом шарахается по главной аллее. Походу, ботаников выпустили из их теплиц строгого содержания.
Приходится забраться глубоко, туда где стоит последняя лавочка, вся изрезанная и исписанная инициалами влюбленных долбоебов. Дальше уже только какой-то бурелом.
– Ну? – Сонька встает как вкопанная, давая понять, что форсировать кусты она не намерена.
– Гну. Послушай меня, Соня, – набрав в грудь побольше воздуха, начинаю я, но естественно меня перебивают:
– У меня все, похоже, выхода нет, – кривится она.
