— Это здорово, — уважительно кивнул Двейн, Вера поморщилась:
— Теоретически — да. Но на самом деле, чем ближе ты поднимаешься к верхушке власти, тем опаснее — там постоянно шли подковёрные интриги, сегодня большой начальник, завтра в ссылке на десять лет, и вся семья под ударом, потому что член семьи врага народа — это тоже приговор.
— Это по закону так было? — поднял брови Двейн, она кивнула:
— Да, такие были законы. Мой прадед говорил, что дожил до старости только потому, что унял гордыню и от штабной должности отказался, воевать пошёл. Он был офицером, высокого ранга. У меня троих прапрадедов раскулачили, один даже аристократом не был, просто семья была богатая, жили зажиточно, своя мельница была, это считалось очень круто в то время. У него было двенадцать детей, все работали, так что хозяйство было большое, хватало и себе, и на продажу, деньги водились. А потом революция и всё — сам заработал, не сам — отдай, было твоё, стало общее. Он даже дом бросил, потому что тогда всё это происходило очень кроваво и неорганизованно, это была просто война внутри страны, бедные против богатых, богатых избивали, убивали, насиловали. Но у него было много друзей и его предупредили, что за тобой уже выехали, если хочешь остаться жив — уезжай. Он собрал что смог, в телеги погрузился с семьёй и уехал в другую область, тогда с документами было попроще, если уехать достаточно далеко и придумать легенду, что ты погорелец, например, то никто не найдёт. Их тогда много таких было.
— Вы сказали, один не был аристократом, — заинтересовался министр, — а два других, получается, были?
— Я точно не знаю, — качнула головой Вера, — об этом не говорят, власть советов воспитала много поколений на ненависти к аристократам и богатым людям, они привыкли даже между собой о своём происхождении не говорить, это скрывали, потому что за это реально можно было получить тюремный срок или что похуже, так что я сама узнала об этом совсем недавно, когда прабабушки-прадедушки стали умирать и мы начали наводить порядок в их домах и вещах. И там начали всплывать тайники, сундуки, фотографии, украшения, серебряные столовые приборы с вензелями, посуда, письма, офицерские боевые награды царских времён. И тогда бабушки-дедушки по секрету рассказали, откуда это всё взялось. У меня есть чайный сервиз, которому сто восемнадцать лет, его можно было бы в музей отдать, но мама сказала, что фигушки, не зря же семья его увезла и сохранила, для нас старались, так что мы обязаны пользоваться.
— Ну вот, а вы говорили, что вы не аристократка, — довольно улыбнулся министр, Вера рассмеялась и качнула головой:
— Я винегрет из ДНК, моя прабабушка цыганка, она коней воровала.
— Вам это от неё передалось в полной мере, — усмехнулся министр.
Вера фыркнула, махнула рукой и опять попыталась поесть, спросила:
— Как там моё копытное чудовище?
— Трудится, не жалея себя, на ниве продолжения рода.
— Ну пусть трудится, дело нужное.
Министр кивнул и посмотрел на часы:
— Пора идти благословлять наших потерпевших, там у портала охрана уже ждёт.
— Две минуты, — кивнула Вера, быстро затолкала в рот остатки еды и встала, Двейн тут же вскочил и стал убирать со стола, министр наблюдал со скучающим видом.
Она выпила воды, сходила в ванную поправить причёску, когда вернулась, Двейн домывал посуду. Она погрозила пальцем:
