Аринка, хоть и напугана была давешней стычкой, но все одно, поняла – воевода веселый и добрый.
- Благодарствуй, боярин Фрол Кузьмич, за подмогу. Без твоих ратников быть бы мне кувшином без ножек, – подумала и добавила, - И без ручек.
Воевода ухмыльнулся, подкрутил сивый ус.
- Ништо. Отмоем, покормим, глядишь и девкой станешь наново, – он обернулся в жене своей пухлой. – Светлана Павловна, принимай гостью, да смотри, чтоб баню крепче топили. Тут работы на полдня.
- Полно, батюшка. Вот неймется тебе, – улыбалась женщина. – Пойдем, Ариша, я тебя расположу.
Попала Арина в богатые боярские хоромины и подивилась – просторные, светлые. Не в пример тем, в которых жил в городище князь Владислав. Долго ей крутить головой-то не дали. Пришли две чернавки и под оханья боярыни Светланы, отвели ее в баньку. А потом уж, разомлевшую и чистую, обрядили в свежую рубаху и запону. Вечерять Арина не стала, сомлела на лавке в гриднице.
Металась Ариша всю ночь во сне под теплыми шкурами. Все будто отбивалась от бородатого грязного татя, и всякий раз лилась на нее теплая его кровь, катилась по траве отрубленная голова со страшно выпученными глазами.
Чернавка, что ночевала на полу в гриднице все шебуршалась, предлагала Аришке то воды, то взвару. Рыжая отказывалась и снова засыпала, и снова кричала во сне, металась страшно.
От автора:
Запона – девичья холщевая одежда из прямоугольного отреза ткани, сложенного пополам и имевшего на сгибе отверстие для головы. Надевалась поверх рубахи.
Переметно – здесь и далее по тексту будут встречаться простонародные выражения. Давать ремарки не стану, предполагая, что читатель прекрасно понимает смысл вышедших из употребления слов.
Шушпан – холщовый кафтан, с красною оторочкой, обшивкою, иногда вышитый гарусом.
Большуха – старшая женщина в доме, хозяйка. В данном случае – жена хозяина.
Тать – вор, похититель, мошенник, грабитель.
2. Глава 2
- Мишка, а и постарел ты. Вон уж глаз под морщинами не видать. Сивый весь стал, аки наш поп местный, – Фрол Кузьмич потчевал друга старого пивом после баньки. – Сколь же ты по свету шастал, чёрт ученый? И ведь сберёг Аришку-то.
- Фролушка, видно доля моя такая неприкаянная. Одна радость девчушка эта рыжая. А ведь похожа она на Еленку, как две капли воды. Утром сам увидишь, – дед Миша устал, пил пиво, развалясь на лавке.
- Говорил тебе еще пять годков тому езжайте ко мне, сберегу вас обоих! Чего упирался, хрыч? – ворчал воевода.
- Вот был ты дубиной, дубиной и остался, Фрол. Сам знаешь, нельзя было. Да и сейчас опасно. Только вот старый я стал. Боюсь, отдам концы, а Аришка-то одна будет бедовать.
Воевода на эти слова старого друга кивнул, и брови насупил.
- Не боись, Михайла. Уберегу. Я и сам уже сивоусый, но разве Аришу брошу? И тебя, хрыч, жалко.
Разговор шел непонятный, но тревожный.
Дед Михаил кивнул, а воевода нахмурился. Замолкли оба, понимая про себя каждый свое. В тот момент дверь в большую гридницу отворилась, и вошел воин редкой стати в дорогом одеянии. Косая сажень в плечах, глазами и волосами черен. А бороды и усов нет! Лик смуглый, спокойный, отчужденный вроде как, но по всему видно – к такому просто не подойдешь, вопроса не задашь. Бо ярый!*
Воин обмахнул себя крестным знамением, глядя на богатую икону в красном углу, и высказал.
- Здрав будь, Фрол Кузьмич, – деду Михаилу кивок.
- И ты здрав будь, Андрей, – воевода посерьезнел, видно, что непростой гость пожаловал. – Вот, Михал Афанасьич, спаситель твой, боярин Шумской.
