Я умру за вождя и отечество - страница 26
Обычная жизнь с ее привычным распорядком кажется насмешкой над творящимся вокруг бедламом. Но школу, увы, никто не отменял. Математика, английский, география, геометрия – будто странный островок стабильности посреди политической круговерти. Да еще тетушка с дядюшкой изо всех сил пытаются делать вид, будто обыденная жизнь вовсе никуда не делась. День за днем проходят по единожды заведенному порядку: завтрак, неизменная газета дядюшки, кофе, булка с повидлом… И все в таком духе.
Гинденбург сдался в январе тридцать третьего. Говорят, последней каплей стало публичное обращение кронпринца Вильгельма. Сын свергнутого в восемнадцатом году кайзера потребовал от рейхспрезидента назначить Гитлера канцлером. Тетушка посчитала это настоящим предательством. Дядюшка лишь апатично пожал плечами. Разговоры о том, что старый фельдмаршал упирается исключительно из упрямого нежелания вручать важнейший государственный пост «какому-то ефрейтору» звучат уже и в окружении рейхспрезидента.
Отрывной календарь на кухне показал тридцатое января тридцать третьего, когда все газеты вышли с одной и той же передовицей. Адольф Гитлер назначен рейхсканцлером.
С неба светит ясное февральское солнце. Пауль, позевывая, вышел на улицу. Позади заскрипела, закрываясь, подъездная дверь. Месяц назад казалось, что вся Германия стоит на пороге невиданных и невероятных изменений.
Триумф фюрера нацисты отметили колоссальным факельным шествием. По берлинским улицам сквозь непроглядную ночь льется и льется бесконечный поток пламени. Штурмовики несут алые знамена со свастикой. Над марширующими колоннами грохочут песни. Мрачный и торжественный «Хорст Вессель» сменяется разухабистой «Когда солдаты…».
Пауль, конечно же, наплевав на любые запреты, отправился в центр Берлина, чтобы все увидеть своими глазами. И вид живого огненного змея, что извивается по замершим в тревожном молчании улицам, впечатался в память. Триумфальная, всесокрушающая мощь победителей расходится от этих людей. Бедно одетые, с фанатичным блеском в глазах… Лозунг, запечатленный на штандартах – «Германия, пробудись!» повторяется вновь и вновь, перемежаемый бесконечными криками «Хайль!»
Штурмовую колонну встречал на балконе своей новой резиденции сам рейхсканцлер. Пауль и его увидел – стоящим неподвижно, рука поднята в приветственном жесте. Штурмовики при виде Гитлера и вовсе взбесились. Все вокруг орут что-то восторженное. И ждут, что начнется нечто новое, невиданное ранее. Как будто Германия и впрямь проснется от неприятного, тяжелого сна – и сама удивится, что нищета и разруха вообще могли ей привидеться.
Дома Пауль оказался глубокой ночью. И, конечно, в первую очередь свел очередное знакомство с солдатским ремнем. Тетушка Гретхен в этот раз орудовала им с особым тщанием. Но несравнимо более страшное и потрясающее открытие принес следующий день. Оказывается, необходимость идти в школу никуда не делась. Хуже того – в школе ждут все те же старые добрые знакомые: математика, английский, геометрия, география. Полный набор. А он-то ждал…
Отойдя от дома на приличное расстояние и убедившись, что тетушка из окна уже не сможет его разглядеть, Пауль вытащил из ранца коробок и последнюю из оставшихся сигарет. Сломал две спички, пока прикуривал, но, наконец, с удовольствием затянулся. Не зря все-таки говорят, что политики только и делают, что врут. Вот и Гитлер из тех же. Обещал перемен, а где они, эти перемены? Ровным счетом ничего нового. Распустили Рейхстаг? И при Гинденбурге его распускали разок. Приняли новый декрет «О защите немецкого народа»? Так правители только тем и занимаются, что принимают всякие декреты да указы. Дядюшка Вилли, правда, сильно недоволен. Даже бросил в сердцах, что Гитлер, не иначе, собрался вбить свободной прессе гвоздь в голову. Паулю образное выражение жуть как понравилось, но разве ж недовольство дяди новой властью можно считать значимой переменой? Школа все та же, и старая фрау Вебер опять будет распекать за невыученный урок. На кой черт ему этот английский? Мрачные размышления нарушило появление Фрица. Товарищ бежит в его сторону. Глаза вытаращены, шапка съехала в сторону.