Больше не сказав больше ни слова, инквизитор стремительно удалился.
Лязгнула решетка. Стихли шаги Вальтера и его провожатых, а я все сидела в том же углу, уставившись в пространство. Видимо, приняв меня за мертвую, из норки выглянула крыса. Убедившись, что ее никто не тронет, она шустро побежала доедать остатки моей трапезы. Холодный хвост чиркнул по руке, выведя меня из болезненного оцепенения. Нет, я не закричала. Зачем? Стоит ли бояться крыс после безрадостного будущего, столь ярко нарисованного мессиром? Я просто вздохнула и переменила позу, напугав хвостатую гостью. Она замерла и поднялась на задние лапки. Бусинки глаз остановились на мне. Несколько минут мы молчаливо смотрели друг на друга, а потом каждый занялся своим делом. Крыса доедала бобы, а я осторожно обошла ее и прижалась к решетке. Частые прутья не позволяли высунуть голову, зато рука свободно проходила. Тебе велели подумать, Катя, вот ты и думаешь. К примеру, выясняешь, работают ли книжные способы побегов. Увы, прутья оказались крепкими, ни погнуть, ни вытащить.
— Эй! — отчаявшись выбраться самостоятельно, окликнула пустоту.
Как же тут темно! На освещении в тюрьме экономили, заключенные жили в вечных сумерках.
— Эй, есть здесь кто-нибудь!
Где же Аксель? Почему нас развели по разным этажам? Или его уже отпустили, только меня маринуют в каменном мешке?
— Чего кричишь? Тут глухих нет, — устало отозвался бесцветный голос справа.
Действительно, чего я хочу? Наверное, просто поговорить. О чем угодно, лишь бы не сойти с ума от страха. А еще узнать что-нибудь о местных порядках. В тюрьме тоже действуют свои правила. Их соблюдение позволит облегчить горькую участь.
— Вы кто?
Пожалуй, это самый глупый вопрос, который я могла задать. Такой же узник или узница, как и я.
В ответ лишь хрипло рассмеялись:
— Разговоры запрещены, деточка, лучше помалкивай!
В подтверждение слов незнакомки, судя по голосу, это все же женщина, зычный голос часового потребовал заткнуться, пока он сам не пришел и не заткнул.
Когда-то я слышала о психологических пытках. Дескать, они тяжелее боли. Так вот, билардийцы освоили их в совершенстве. В темноте, в тишине, в компании крысы я едва не бросалась на стены и обрадовалась отблескам фонарей на полу как выигрышу в лотерею. Только вот повели меня вовсе не на вручение приза.
Комната, куда я влетела после пинка конвоира, напоминала филиал Ада. Нестерпимую духоту создавала жаровня в углу. На решетке грелись разнообразные железки: толстые и тонкие, прямые и изогнутые, острые и тупые. Рядом с жаровней стояла бочка с водой. А на стенах… Гулко сглотнув ставшую вдруг вязкой слюну, уставилась на многочисленные цепи, лебедки и прочие прелести пыточного инвентаря. Не обошлось без классической дыбы и странного вида кресла. Мамочки, уже не испанский ли это сапожек?
— Ну, чего встала? Проходи, раздевайся! — не оборачиваясь, приказал возившийся с жаровней палач, высокий, метра два, плечистый детина в кожаных штанах.
Рубашку кудесник дыбы не жаловал, щеголял покрытой капельками пота внушительной мускулатурой. Для того мужчину в одиночку удержать — раз плюнуть.
— Зачем раздеваться? — испуганно проблеяла я, замерев у порога.
Сбежать бы, но конвоиры крепко держали под руки. Еще один тенью маячил за спиной.
— Чтобы кровью дорогую одежду не портить. Ее потом продать можно.
Вот так цинично, Катя!
— Да ты не стесняйся, тут все свои, — доброжелательно продолжил детина, помешивая угли кочергой.
