Лето 1944 года близится к концу. Погода стоит на редкость безветренная; ровно пригревает солнце.
Озерный край, так местные жители называли территорию в районе Гдова и границы с Эстонией, полностью освобожден от немцев.
Мимо поселка, растянувшегося одиночными полуразрушенными домами более чем на километр, непрерывно, днем и ночью в сторону западной границы движутся воинские части.
Поселок, именуемый Ямм, – бывший железнодорожный узел. Его название на редкость точно совпадает с бугристым рельефом местности, где пологие спуски плавно переходят в такой же затяжной подъем.
Дорога наезжена гусеницами тяжелых машин и утоптана тысячами кирзовых сапог. Солдаты в выцветших от солнца и пота гимнастерках выглядят усталыми. У каждого за спиной автомат, вещмешок и шинельный скат от плеча до бедра; на ремне – фляжка с запасом воды. На обочине дороги, на срезе трухлявого пня сидит девочка. Ее лицо в конопушках. Редкие светлые волосы растрепаны. Платье рубашечного покроя из серой мешковины сливается с цветом бурой от пыли травы. Ноги босы.
Девочка щурится от яркого солнца, но с обочины не уходит; отсюда, с горки она видит все, что происходит на дороге, каждый ряд пеших солдат, каждое лицо…
А глаза – что? Глаза потерпят. Она сделает щелки, и солнышко не помешает ей увидеть среди идущих ее папу. Он где-то здесь, но который?
Среди множества лиц узнать родное очень трудно, но если сидеть на виду у колонны, то папа сам узнает и окликнет ее:
– Леночка! Дочка!..
Девочка внимательно всматривается в одну живую, ровно движущуюся ленту. Все лица похожи и кажутся ей знакомы: светлые волосы, добрые, с прищуром глаза… Какой из них ее папа?
Лена сидит давно – и это тревожит:
Почему до сих пор ее никто не окликнул? Может, папа ее забыл, ведь она стала другой; она выросла и ее трудно узнать…
Полная решимости, Лена поднимается с пенька и делает несколько шагов в направлении колонны. Крайний в шеренге, поймав вопросительный взгляд ребенка, выходит из своего ряда и наклоняется к девочке.
– Дяденька, – обращается та к солдату, – вы не видели моего папу?
В четком ритме множества идущих людей слова девочки теряются…
И все же ее услышали! Она это чувствует, потому что навстречу ей устремились десятки понимающих глаз…
– Я папу жду. Вы его не видели?
Последние слова даются с трудом, почти шепотом.
Девочка с надеждой смотрит на солдата.
– Нет, не видел. Но ты жди. Папа обязательно придет! Солдат быстро скидывает вещмешок, достает оттуда мятный пряник и вкладывает его в ладонь девочки, а сам бежит догонять свой ряд.
Лена в растерянности опускает глаза, отступает назад и снова садится на пенек.
Она будет ждать…
Солнце подошло к закату, а солдаты все идут и идут. Девочка снова поднимается и подходит к колонне:
– Дяди, вы не знаете, где мой папа?
Она видит участливые лица, ласковые глаза, проникающий взгляд и по движению головы и губ угадывает ответ:
– Нет, не видели.
– Передайте моему папе, я жду его. Я приду сюда завтра.
Уже в сумерки Лена переходит небольшой овраг, заросший мелким березняком, и пробирается среди развороченного остова бывшего железнодорожного вокзала к одиноко стоящей на пригорке веранде с высоким, призрачно-воздушным, покосившимся крыльцом и зияющими пустотой окнами.
Одному Богу известно, как уцелела эта веранда от бомбежек. Выпадающая из петель дверь, не переставая, ведет свой жалобный плач.
