– Захолустье какое-то, словно рядом не современный город, а окраина рабочего поселения из прошлого века, – сказал Николай, вылезая из машины.
– А здесь и есть рабочая окраина, – отозвался в открытое окошко Володя, провожая свои слова рукой. – Вон за той лесополосой, что за бараком, – дорога. Она огибает квартал и дальше ведет в пригородные сады, а за ними уже и нет ничего. Поля да колки.
Николай глянул в направлении руки друга – действительно, лесополоса сворачивала под прямым углом сразу же за мусорным ящиком, огибая квартал снаружи и сливаясь там с придомовым садом.
– Ладно, я пошел, – махнул другу рукой Николай и двинулся к подъезду. – Какой номер квартиры Дагбаева?
– Первая. Не забудешь вечерком зайти поздравить Киру? – неуверенно бросил ему вслед Володя, заводя машину.
– Обязательно… Если только не случится чего-то чрезвычайного.
«Волга» развернулась и, постукивая клапанами неотрегулированного мотора, скрылась за садом.
Николай вошел в дом. В подъезде пахло сыростью и паутиной, а в углах потолков поселилась серая плесень. Квартир в подъезде было всего две и первая была слева, а из другой квартиры, расположенной напротив Дагбаевской, во второй половине дома, слышался плачь ребенка.
Звонка у искомой двери не было, и Николай негромко постучал. Не получив ответа, Николай повторил стук уже громче. Откуда-то из глубины квартиры, словно из глухого подвала раздался тонкий, с хрипотцой голос:
– Кто там?
– Степан Юмжапович? Откройте, следователь из милиции, – соврал Николай.
Тяжелая, добротного, толстого дерева, дверь, не в пример нынешним из деревоплиты в хрущевках, открылась, и Николай увидел перед собой невысокого, худощавого мужчину во фланелевой, клетчатой рубахе навыпуск и мятых сатиновых шароварах. Лицо его, азиатской внешности, было покрыто сеточкой мелких морщин, а почти что лысая голова была прикрыта пучком грязноватой седины, еще немного волос вразнобой торчали над ушами наподобие вибрисс.
– Позвольте, ммм… – показал пару желтых зубов на верхней челюсти хозяин, делавшими его похожим на старого косоглазого суслика.
– Николай. Зовите меня просто Николай.
– Хм, Николай – как-то не очень официально. Да вы ни из какой ни милиции! – вдруг обозлился Дагбаев, загородив собой проход. – Что вам надо?
По припухшим глазам и застарелому перегару, разносившемуся от хозяина квартиры за версту, было понятно, что ему не до разговоров с кем ни попадя, и все мысли его, видимо, были направлены в одно русло.
Николай достал из-за спины бутылку, и хозяин сразу подобрел, даже седенький хохолок его жидких волос, легким облачком спящий на голове, взвился вверх веселым дымком.
– Что же вы, товарищ, сразу-то не сказали, что пришли по душам поговорить. Милости просим!
Николай прошел мимо вешалки с верхней одеждой и старого, кованого сундука, стоящего в коридоре под ней, в комнату, куда его пригласили – дверь в соседнюю была опечатана какой-то бумажкой с синим штампом. Николай понял, что убийство произошло именно там.
Хозяин усадил Николая за хромоногий стол, под одной из ножек которого находилась свернутая в кубик бумажка, и куда-то исчез. Через минуту он явился с тарелкой, в которой скучало несколько несвежих, видимо сваренных вчера, магазинных пельменей, четвертушкой серого хлеба и двумя, блещущих каплями воды, гранеными стаканами – видимо, только что вымытых.
– За что выпьем? – разливая водку по стаканам, взбудораженный предстоящим возлиянием, спросил Дагбаев.
