Пока сквернословя и издевательски подсмеиваясь, Федор тащил волоком к подводе, извивающегося как червяк Васятку, тот не теряя время, полным ртом старался ухватить как можно больше снега.
– Ну что, наелся? – Федор рывком забросил Василия на задок саней. – Еще раз свалишься, поднимать не буду. И так уже отстали от обоза. – Он с тревогой глянул вперед, где в вечерней дымке уже еле виднелась последняя подвода с большой копной сена. Скорее всего, передние возчики даже и не заметили, что подвода Федора осталась далеко позади. Им и в голову не могло прийти, что практически пустые сани, в которых был сам хозяин, могут отстать.
Федор торопливо дернул поводьями, понукая лошадь, но та стояла как вкопанная, только прядала ушами и приседала на задние ноги.
– Что за чертовщина? – Беспокойно оглядываясь и тихонько матерясь, так как обоз уже совершенно скрылся из глаз, Федор по очереди поднимал и осматривал мохнатые лошадиные копыта, обламывая с них сосульки и лед. Потом принялся проверять сбрую.
В стремительно надвигающихся сумерках, вдруг подул холодный пронизывающий ветер, называемый местными жителями низовкой. Потом повалил снег, да такой плотный, что следы от полозьев позади саней в одно мгновение замело так, что как будто их и не было.
– Что там, дядя Федор, случилось? – Почти по-дружески, ласково окликнул его Андрейка.
– Что, что? – Раздраженно ответил Федор. – Правду говорят, едешь в дорогу, лошадь запряги сам. Хомут Ванятка, сын мой, стервец, не затянул он и натер шею до крови. Вот лошадь и не идет, больно ей значит. Надо будет перехомутать, а где ж я один-то в темноте справлюсь?
– Так ты, дядя Федя, меня развяжи. Я с измальства к лошадям приучен, враз помогу. Один-то, чай, не справишься.
– Ишь ты хваткий какой. Я тебя значит развяжу, а ты меня ножичком по горлу-то и чиркнешь. – Невесело хохотнул Федор.
– Да ты че говоришь-то, дядя Федор. Каким ножичком? Ваши же, меня обыскивали. Ведь ночь скоро, а ты сам поди знаешь, как эта падь-то называется – волчья. А ну как стая набежит.
– И то, правда… – недоверчиво проворчал Федор – так и быть. Только не вздумай баловать у меня.
– Да что ж я баловать-то зачну, дурак я, что ли? Надо, дядя Федя, выбираться поскорее отсюда, от греха подальше.
– А меня-то тоже развяжите? – Плаксиво застонал Василий, руки, ноги совсем уж занемели.
– Подожди, Васятка, – уклончиво, чтобы не насторожить Федора, ответил Андрейка – вот с упряжью управимся, тогда и развяжем. Верно, я говорю, дяденька?
– Давай вначале управимся с хомутом. – Недовольно буркнул тот. – Тогда видно будет. Нет, не догнать нам их. – Сплюнул Федор в снег. – Ушел обоз. Теперь только дома и хватятся.
Рана на шее лошади была хоть и не смертельная, но видимо весьма болезненная. О том чтобы продолжать путь и речи быть не могло.
– Что ж делать-то? – Запричитал Федор.
– Распрягать совсем надо, – сделал заключение Андрейка – дать сена на ночь и самим ночевать. Авось утром помощь придет. Здесь же верст пять всего и будет-то.
– А ты почем знаешь? Ты ж всего два раза-то и был здесь.
– Нет, дядя Федор, я здесь три года прожил. У воеводы Челищева службу справлял. А здесь в «Волчьей пади» мы с дедушкой Севастьяном сено косили, от того я про балаган-то и знаю. Хоть специально у него спроси. Как дедушка Севастьян поживает? Корзинки-то знатные плетёт поди?
– Эко хватил, корзинки…. Дедушка Севастьян уже больше года как на небесах. Как раз на Рождество Христово он и преставился. Царствие ему небесное. – Перекрестился Федор.
