Филя моргнул. Потом еще раз. Такого набора слов он не слышал, кажется, никогда, даже от самых пьяных попов или заезжих шарлатанов, продававших «слезы единорога». Он внимательно оглядел Богдана с головы до ног, пытаясь понять, не сбежал ли тот из ближайшего сумасшедшего дома или, может, это какой-то новый вид вымогательства. Однако вид у «героя» был хоть и нелепый, но искренний, а глаза горели таким фанатичным огнем, что Филя на всякий случай решил подыграть. Мало ли что у этих блаженных на уме.
– Э-э-э… Стезя, говоришь? – Филя почесал свой небритый подбородок, изображая глубокую задумчивость. Его взгляд быстро оценил ржавые «доспехи» Богдана, пытаясь прикинуть их рыночную стоимость на вес (скорее всего, нулевую). – А стезя эта, мил человек, она какая? Златом-серебром усыпана, аль коврами персидскими устлана? И харчи на ней, на стезе-то твоей, как – от пуза аль впроголодь? А то, знаешь, на пустой желудок и скрижали вечности как-то не очень аппетитно выглядят. Да и скверну всякую гонять сподручнее, когда силенки есть.
Богдан, не уловив ни грани сарказма и практицизма в речи Фили, воспринял его вопросы как очередное проявление пытливого ума, стремящегося к познанию всех аспектов грядущей миссии.
– О, нет, достойнейший из смертных! – с жаром воскликнул Богдан, взмахнув рукой, отчего его щит из бочечной крышки едва не снес со стола остатки трапезы предыдущего посетителя. – Стезя наша терниста и полна лишений, ибо ведет она не к благам земным, что прах и суета, а к вершинам духа и славе неувядаемой! К избавлению отчизны от пут мракобесия и засилья сил… э-э-э… несимпатичных! К рассвету новому, где каждый будет сыт… э-э-э… правдой и светом познания! Ты постигаешь ли величие замысла сего, о прозорливец?
Филя глубокомысленно кивнул, хотя «величие замысла» его пока мало трогало. А вот слово «отчизна» снова заставило его маленькие глазки хитро блеснуть. «Рассвет», «правда» и «свет познания» – это все, конечно, хорошо, но на хлеб не намажешь. А вот «отчизна»… если она достаточно велика и богата, то и «силы несимпатичные» там могут водиться весьма состоятельные. И при «избавлении» ее от этих сил, если правильно пристроиться к «спасителю», глядишь, и самому что-нибудь обломится.
«Ага, – пронеслось в голове у Фили, пока он с видом полного понимания взирал на Богдана. – Слава – это, конечно, штука воздушная, и в суп ее не покрошишь. Но если отчизна у него такая… ммм… перспективная, то и "путы мракобесия" могут оказаться из чистого золота. А "силы несимпатичные" вполне могут хранить свои сбережения в увесистых мешках. Интересно, этот чудак хоть драться-то умеет, или только языком чесать горазд?»
А вслух Филя сказал с деланной скромностью и ноткой практической заинтересованности:
– Что ж, дело твое, видать, и впрямь великое, раз о нем такими словами говорится. И отчизну спасать – долг всякого… э-э-э… сына ее, пусть и не всегда сытого. Только вот скажи, мил человек, а отчизна-то твоя… она большая? И силы эти… несимпатичные… они очень… несимпатичные? А то, знаешь, одному-то, может, и не сдюжить супротив них… даже с такой вот… э-э-э… мудростью.
Богдан был в экстазе. Он нашел! Он нашел не просто соратника, а стратега! Человека, который не только постиг глубину его миссии, но и сразу начал думать о тактических аспектах ее выполнения! Этот диалог обещал перерасти в долгое и, несомненно, плодотворное сотрудничество. Для одного из них – точно.
