Богдан на мгновение опешил от столь приземленных вопросов. В его грандиозных планах как-то не находилось места для таких мелочей, как еда и ночлег. Но он тут же нашелся:
– О, не тревожься понапрасну, верный мой соратник! – изрек он с отеческой снисходительностью. – Путь героя всегда освещен заботой высших сил! Обретем мы и кров, и пищу! Встретятся нам на пути добрые люди, что поделятся последним куском хлеба с воинами света! А ночевать… ночевать мы будем в палатах царских, что воздвигнуты будут нашими… э-э-э… последователями! (Богдан туманно представил себе, как благодарные крестьяне наперегонки строят им шалаши из веток). А пиры, Филя, пиры горой будут после каждой победы! Яства заморские, меды хмельные рекой потекут!
«Ага, палаты царские из лопухов, и пиры горой из одной луковицы, – саркастически подумал Филя, но вслух сказал с деланной надеждой:
– Ну, если так, то и я готов, пожалуй, послужить делу твоему великому. Только вот, для ясности, так сказать, и дабы недомолвок меж нами не было, хотелось бы некоторые… э-э-э… пункты нашего договора обговорить.
И тут начался торг, достойный пера самого искушенного рыночного маклера. Богдан, витая в эмпиреях героических миссий, обещал все подряд – от «манны небесной» до «скатерти-самобранки» (которую они, несомненно, отвоюют у какой-нибудь Бабы-Яги). Филя же, твердо стоя на грешной земле, пытался выторговать себе вполне конкретные и осязаемые блага:
– Перво-наперво, – начал он, загибая палец, – харчи. Ежедневно. И не обещания о «манне небесной», а что-нибудь существенное – кусок хлеба, миска похлебки, а если повезет, так и мяса кусочек. Есть – значит есть. Нет – значит, будем искать, и ты, герой, в этом первый помощник. Согласен?
Богдан, немного сбитый с пафосного настроя, но видя непреклонность в глазах Фили, махнул рукой:
– Согласен! Пища телесная не должна отвлекать от дум высоких! Будет тебе похлебка! И даже… даже с мясом… когда-нибудь!
– Второе, – продолжал Филя, загибая второй палец, – питье. Ежели по пути кабак какой али корчма встретится, и если деньга какая у нас (или у кого другого) найдется, то чарку-другую горячительного – для согрева души и тела, да для остроты ума ратного – мне не возбраняется принять. И тебе, герой, для храбрости, не повредит.
– Возлияния чрезмерные духу ратному вредят! – нахмурился Богдан, но потом смягчился: – Но чарку… одну… для поддержания тонуса… пожалуй, дозволю. Если будет из чего.
– Третье, – Филя хитро прищурился, – трофеи. Ежели в ходе наших… э-э-э… подвигов что-либо ценное или просто полезное в хозяйстве попадется – будь то кошель оброненный, али курица безхозная, али сапог дырявый, но еще годный – то я имею право сие… э-э-э… подобрать. Для общего, так сказать, блага нашего малого воинства.
Богдан задумался. Грабить он не собирался, но «трофеи, отнятые у зла»… это звучало героически.
– Ежели то будут трофеи, добытые в честном бою со злом, или дары от благодарных спасенных – то пусть будет так! Но не мародерствуй, Филя, ибо то не по-богатырски! (Что считать «мародерством», а что «трофеями», осталось невыясненным).
– И последнее, но не менее важное, – Филя поднял четвертый, самый грязный палец. – Советы. Ежели я, своим умом мужицким, что-то дельное примечу или совет какой дать захочу касательно наших… э-э-э… предприятий, то ты, герой, обязуешься меня выслушать. А уж следовать ему или нет – то воля твоя героическая. Но выслушать – будь добр. А то знаю я вас, героев, у вас мысль как птица вольная, не всегда в нужную сторону летит.
