«О, мудрец! – подумал Богдан. – Он даже о важности совета помнит! Воистину, это перст судьбы!»
– Разумеется, Филя! Твои советы будут для меня, как глас разума в пустыне сомнений! Всегда выслушаю! И непременно… э-э-э… учту!
Так, под гул пьяных голосов и в смраде дешевой сивухи, заключался этот необычный контракт – союз высокого идеализма и приземленной корысти, героического бреда и мужицкой смекалки. Один мечтал о славе и спасении мира, другой – о сытной похлебке и возможности что-нибудь стянуть по дороге. И кто знает, может, именно такой странный альянс и был нужен для того, чтобы история их «подвигов» стала по-настоящему незабываемой. По крайней мере, для них двоих.
Часть 2: Скрепление договора (самогоном и ухмылкой).
Договор, хоть и не скрепленный подписями и печатями (ибо пергамента под рукой не оказалось, а сургуч в этой дыре был дефицитнее трезвого мужика), требовал, тем не менее, ритуального утверждения. Филя, как человек бывалый и знающий толк в подобных церемониях, тут же взял инициативу в свои руки.
– Что ж, коли по рукам ударили, да условия все обговорили, – сказал он, потирая свои загребущие ладошки, – то надобно наш союз богатырский скрепить, как то издревле повелось! Не на сухую же нитку такие дела великие начинаются!
С этими словами он вскочил со своего дырявого ящика и, прошмыгнув мимо заснувшего за стойкой хозяина корчмы, скрылся где-то в темных недрах заведения. Богдан смотрел ему вслед с умилением, полагая, что его новый соратник отправился на поиски «священной чаши» или «живой воды» для омовения их союза.
Филя же, не найдя ни того, ни другого, но обладая природной смекалкой и знанием тайных ходов (а также слабых мест хозяина, которому он когда-то «помог» списать недостачу в виде пары бутылей «казенки»), вернулся через пару минут, держа в руках объемистую, мутно-зеленую бутыль, заткнутую кукурузным початком. Содержимое бутыли булькало и переливалось, источая такой крепкий аромат сивушных масел, что даже самые прожженные завсегдатаи корчмы уважительно притихли.
– Вот! – с гордостью произнес Филя, ставя бутыль на стол перед Богданом, отчего тот слегка качнулся. – Медовуха заморская, слеза Перунова, не иначе! (На самом деле, это был обыкновенный первач, который хозяин гнал для своих в подсобке, но для Богдана разницы не было). – Для скрепления союза нашего богатырского, дабы крепок он был, аки дуб вековой, и нерушим, как… как слово купеческое! (Филя чуть не сказал «как слово мое», но вовремя прикусил язык).
Богдан просиял. Это было именно то, чего не хватало для полной картины! Ритуальное возлияние! Он взял бутыль, которая оказалась на удивление тяжелой, и, откашлявшись, приготовился произнести тост. Кружек, разумеется, не нашлось, поэтому пить решили прямо из горла, «по-походному, по-богатырски».
– За будущие победы наши славные! – торжественно провозгласил Богдан, прикладываясь к бутыли. Он сделал хороший глоток, отчего его глаза полезли на лоб, дыхание перехватило, а из ушей, кажется, повалил легкий дымок. Вкус «слезы Перуновой» был похож на смесь керосина, жгучего перца и глубокого разочарования в жизни, но Богдан мужественно проглотил, решив, что именно таким и должен быть напиток истинных героев – терпким и незабываемым. – За поверженное зло! За спасенную отчизну! И за… за нашего верного летописца и оруженосца! – он кивнул в сторону Фили.
