Ловко нанизав грибы и коренья на очищенные прутики, Филя принялся запекать их над углями. Вскоре по поляне распространился аппетитный (по крайней мере, по сравнению с запахом тины от Богдана) аромат печеных грибов и чего-то еще, отдаленно напоминающего печеную картошку. Лещ, конечно, оставался лещом – сухим и соленым, но и он, в отсутствие лучшего, казался вполне съедобным.
Богдан, закончивший свои «рунические» построения, с интересом наблюдал за кулинарными манипуляциями Фили. Ему тоже хотелось есть, но он старался не подавать виду, считая, что истинный герой должен быть выше таких «низменных» потребностей. Однако, когда Филя протянул ему обугленный, но пахнущий дымком гриб, он не смог устоять и принял «подношение» с видом мудреца, снисходящего до мирских забот.
Ужин проходил в относительном молчании, прерываемом лишь треском костра, чавканьем Фили (который ел с аппетитом, достойным человека, весь день наблюдавшего за чужими «подвигами») и глубокомысленными вздохами Богдана, который, даже поглощая пищу, не переставал размышлять о «судьбах мира» и «грядущих свершениях». Атмосфера была почти идиллической, если не считать всепроникающего запаха болота от одежды «героя» и комаров, которые, несмотря на дым, все же умудрялись находить незащищенные участки кожи. Впереди была долгая ночь и, как это всегда бывало в компании Богдана, не менее долгие и увлекательные (для кого как) беседы у костра.
Часть 2: Истории Филимона.
Когда скудный, но горячий ужин был съеден, а костер весело потрескивал, отгоняя ночных теней и наполняя поляну уютным теплом, наступило время для историй. Богдан, хоть и был погружен в свои «высокие думы», все же не мог не заметить, что тишина, нарушаемая лишь звуками ночного леса, становится немного гнетущей. Да и Филя, обычно не слишком словоохотливый, после сытного (по его меркам) ужина и в отсутствие других развлечений, тоже был не прочь почесать языком.
– Ну что, герой, – начал Филя, подбрасывая в костер пару сухих веток и устраиваясь поудобнее на своем импровизированном ложе из еловых лап, – пока мы тут сидим, да комаров кормим, не рассказать ли нам друг дружке чего-нибудь занимательного? А то, знаешь, от дум твоих великих, да от подвигов ратных, голова иной раз пухнет, как тот котел смоляной, что ты «одолевал». Надобно ее, голову-то, чем-нибудь полегче занять, дабы не взорвалась от премудрости.
Богдан, который как раз пытался «дешифровать» форму пляшущего на углях пламени (которое, по его мнению, несомненно, предвещало что-то важное), оторвался от своего занятия и милостиво кивнул:
– Глаголь, Филя! Ибо истории народные, они как колодец бездонный, из коего черпать можно мудрость вековую да примеры для подражания (или наоборот, для осуждения)!
Филя хмыкнул. Примеры для подражания в его историях встречались редко, а вот поводов для смеха или ехидных замечаний – хоть отбавляй. Он почесал в затылке, выбирая, с чего бы начать, и решил, по своему обыкновению, ударить по самым животрепещущим темам – хитрости, глупости, жадности и, конечно же, делам амурным.
– Ну, слушай тогда, раз такое дело, – начал он, и в голосе его заиграли плутовские нотки. – Было это, аль не было, а старые солдаты бают, что служил в одном полку солдат, Иваном звали, да не просто Иваном, а Иваном-Хитрецом. Голова у него была – не голова, а целая палата ума, а хитрости – что блох на бродячей собаке. И вот, приехал к ним в полк генерал, важный такой, с брюхом, что арбуз, да с усами, что веники банные. И решил он, значит, солдатскую смекалку проверить. Построил всех на плацу и говорит: «Кто, – говорит, – меня, генерала его превосходительства, так обманет, что я и слова сказать не смогу, тому – неделя отпуска да серебряный рубль в придачу!»
