Явление Героя из Пыли Веков - страница 36

– Ну, солдаты стоят, репу чешут, никто не решается. А Иван-Хитрец вперед выходит. «Я, – говорит, – ваше превосходительство, попробую». А сам снял с себя ранец, поставил его перед генералом и говорит: «А вот, ваше превосходительство, не слабо ли вам в мой ранец солдатский залезть?» Генерал аж побагровел от такой наглости. «Да как ты смеешь, хам, такое мне предлагать?! Да я тебя… Да я тебя под трибунал!» А Иван-Хитрец только ухмыляется и говорит: «Так вот, ваше превосходительство, я вас и обманул! Вы же сами сказали – кто так обманет, что слова сказать не сможете. А вы тут вон сколько слов наговорили, да еще и рассердились!» Генерал поперхнулся, покрутил усами, да делать нечего – слово генеральское, крепче гороха пареного. Пришлось и отпуск Ивану дать, и рубль серебряный отсчитать. Такая вот хитрость солдатская!

Филя смачно сплюнул в костер и, не дожидаясь реакции Богдана (который уже начал что-то бормотать про «аллегорию борьбы простого народа с косностью военной машины»), продолжил:

– А вот еще, про купца одного, Федота Жадюгу. Был он богат, что Крез какой, а жаден – хуже скорпиона. Каждый грош считал, каждую копейку в сундук прятал. И вот, прослышал он, что в соседнем городе купец один, тоже не бедный, помер, а наследников не оставил. И якобы все его добро теперь продают за полцены. Федот наш, понятно, загорелся. Ночь не спал, все думал, как бы ему это добро за бесценок прибрать. Поехал, значит, в тот город, а там ему говорят: «Да, продаем. Только условие одно – все разом покупать надобно, и сундуки не вскрывать, что в них – то и твое». Федот подумал-подумал, прикинул, что купец тот был богатый, значит, и в сундуках не солома, да и согласился. Отвалил последние свои сбережения, привез эти сундуки домой, заперся в амбаре и давай их вскрывать в предвкушении. А там… в одном сундуке – старые, дырявые лапти, в другом – битые горшки, в третьем – мышиный помет да паутина. Оказалось, тот «умерший» купец был еще большим плутом, чем Федот, и таким макаром решил от своего хлама избавиться, да еще и денег на этом заработать. Так Федот Жадюга сам себя и перехитрил – и денег лишился, и хламом обзавелся. А все жадность его непомерная!

Филя снова сделал паузу, подбросил дров и, заметив, что Богдан уже открыл рот, чтобы выдать очередное «глубокомысленное» толкование, поспешил продолжить, чтобы не сбить собственный рассказчицкий раж:

– А про попов, герой, историй – что звезд на небе! Вот, скажем, был у нас в приходе один батюшка, отец Пахом. Мужик он был неглупый, да и выпить не дурак. И вот, собрал он как-то с прихожан деньги на починку колокольни – мол, треснула, вот-вот обвалится. Прихожане, народ набожный, скинулись, кто сколько мог. А отец Пахом эти денежки взял, да и пропил их с дьячком в кабаке за три дня. А когда прихожане его спрашивать начали, мол, где же починка, батюшка, он им и отвечает: «Так, чада мои, благодать-то какая на нас сошла! Как только я денежки ваши собрал, да молитву усердную вознес, так трещина та сама собой и затянулась! Чудо господне, не иначе!» Прихожане поахали, поохали, да и поверили. А колокольня так и стояла, кривая да облезлая, еще лет двадцать. Вот тебе и лукавство пастырское!

– Ну, и напоследок, – Филя понизил голос до заговорщицкого шепота, хотя вокруг на несколько верст не было ни души, кроме них да комаров, – про любовь-морковь, да про мужей рогатых. Жила-была в одной деревне баба, Матреной звали, бойкая да красивая, а муж у нее был – тюфяк тюфяком, Иван-Лежебока. Ну, Матрена, понятно, скучала. И завела себе ухажера, кузнеца местного, Степана-Громилу. А чтобы муж ничего не заподозрил, она придумала хитрость. Как только Степан к ней в гости собирался, она мужу говорила: «Ой, Ванюша, что-то мне нездоровится, в груди колет, в глазах темнеет. Пойду-ка я на сеновал, полежу, может, отпустит». А сама – шмыг на сеновал, а там ее уже Степан дожидается. Иван-Лежебока, дурень, верил, жену жалел, а то, что она с сеновала возвращалась румяная да веселая, списывал на «целебную силу свежего сена». Так и продолжалось, пока однажды Степан по пьяной лавочке в кабаке не проболтался, как он Матрену «сеном лечит». Смеху было на всю деревню! А Иван-Лежебока так ничего и не понял. Ему сказали, что Степан – знахарь великий, вот и лечит его жену от «хвори сердечной». Такая вот она, любовь народная, хитрая да непредсказуемая!