Гурышев. Ну разумеется, прорыв всегда реален. Кисть схватишь и поезд тронется, тебе по привычке покажется, что ты едешь в темный тоннель, но на выходе все закачаются! Цель я тебе обозначил?
Анастасия. Недостижимая цель.
Гурышев. Не получится – нестрашно.
Анастасия. Почему?
Гурышев. Объяснять мне… у тебя, я уверен, получится.
Анастасия. А если нет?
Гурышев. Тебе надо считать, что ты приступаешь к работе, которая прославит тебя в веках.
Анастасия. А зачем мне столь нескромно…
Гурышев. Иначе к работе ты не приступишь!
Анастасия. Так ты прельщаешь меня величием, чтобы я вновь на продажу клепать начала…
Гурышев. Что мною руководит, разобралась ты не до конца. Твоих непроданных картин у нас сейчас хватает. Около двадцати, по-моему. Торопить тебя с написанием новых резон у меня не особый.
Анастасия. А в чем он тогда у тебя?
Гурышев. Из твоей жестокой хандры тебя вызволить. Смотреть на твою былую увлеченность и всем сердцем чувствовать, что с женой мне повезло.
Анастасия. Я постарела…
Гурышев. А это откуда приплыло? У тебя из-за этого кризис?
Анастасия. У меня из-за живописи, но каждую женщину и это царапает. Как же молодо недавно я выглядела! Курила, а выглядела шикарно.
Гурышев. Курить ты правильно бросила. Здоровье расшатывала, прорву денег спускала, дочке вот дымом дышать приходилось… о мужчинах я уже не говорю.
Анастасия. Твой отец меня как девочку распекал. При нем закуришь и брюзжащего воспитателя на себя натравишь. Доводил до того, что я горящую сигарету в него бросала. Он весь такой рассерженный на меня попер… я из комнаты выбежала. Куда глаза глядят, идти хотела. Ты бы меня вернул. Гурышев. Ты бы сама пришла.
Анастасия. Наверно…
Гурышев. Мы женатые люди. Да и любим друг друга, я думаю. Когда ты швырнула в отца сигаретой, просить у него прощение я тебя не заставлял.
Анастасия. А он требовал?
Гурышев. На его ярое возмущение я сказал, что тебе, человеку, ради своего творчества нещадно напрягающемуся, курить для снятия стресса нужно. А к человеку, снимающему стресс, лучше не подходить.
Анастасия. Так и есть. Я курю, а он занудными нотациями эффект к чертям перебивает… сейчас бы покурила и полегчало, быть может.
Гурышев. Назад к сигаретам ты даже в мыслях, прошу тебя, путь не держи. Психологически тебе тяжелее, но внешне, скажу тебе, ты преобразилась. Цвет кожи просто великолепный.
Анастасия. Несерьезны твои попытки с моей позиции меня сбить. Раньше я лучше выглядела.
Гурышев. Ты моложе была.
Анастасия. Конечно, я же говорила, что постарела…
Гурышев. Да не вставляй ты в нормальный разговор завихрения свои депрессивные! Господи, она добьется того, что и я рисовать не смогу… завтра опять очень холодно, но продавать ты пойдешь.
Анастасия. С тобой хоть в огонь.
Гурышев. Мы пойдем на полюс. Колоссально одаренными художниками. Позитивными молодыми людьми.
Анастасия. Лет пять назад что ли…
Гурышев. Что?
Анастасия. Мне сигареты продавать отказались. Сказали, чтобы я паспорт им показала. У меня дочери восемь лет, а они считают, что мне восемнадцать еще не исполнилось.
Гурышев. Ну и ублажили они тебя… думаю, от блаженства ни слова вымолвить не смогла. Анастасия. Бессловесным чурбаном я не застыла. О возрасте моей дочери им сказала, впрочем, без раздражения – откуда ему у польщенной женщины взяться. Но сигареты покупать надо, а для этого Катьку им привести. Она у магазина в наказание околачивалась.
