Гурышев. А в чем она провинилась?
Анастасия. Ветеран со сникерсом.
Гурышев. Unforgettable…
Анастасия. Да, история незабываемая. Она выпрашивала сникерс, я сказала ей нет, и она шоколадку ветерану в карман пальто подложила.
Гурышев. Воровство, если что, на него.
Анастасия. Я стараюсь ее оправдать, но с трудом получается.
Гурышев. А что тут может быть оправдательного?
Анастасия. Наша бедность. Я не из-за того, что зубки она испортит, сникерс ей не купила.
Гурышев. Тогда не купила, а накануне, наверное, деньги были… чем сигареты себе покупать, ребенка бы шоколадкой порадовала!
Анастасия. Поэтому я слишком ее не ругала. Даже похвалила, что она мне лишь потом – не в магазине призналась. Знай я, что ветерана подставили, я бы не удержалась, с него на нас перевела.
Гурышев. И все бы посмеялись. Хитра девочка, ха-ха, и как она, ха-ха, додумалась деду в карман, а затем на улице подбежать и сказать: угости меня, дедушка сникерсом! О чем ты, внученька, никакого сникерса у меня… ох, внученька, глупости ты говоришь… здесь он у меня! Юная волшебница ты, детка! Забирай, конечно, забирай, ох, чудо-то какое! Но дед полез в карман не на улице, а у кассы – за кошельком.
Анастасия. Вытащил сникерс, машинально убрал обратно, погодите, что у вас за сникерс? – кассирша у него поинтересовалась. Ошарашенный ветеран не отвечает, кассирша поднимает скандал… ветеран, очухавшись, кричит, что сникерс не его. За сникерс платить он не будет.
Гурышев. Выложил бы его и пошел.
Анастасия. Он выложил. Кассирша поглядела и сказала, что такой сникерс принять не может.
Гурышев. Такой – это какой?
Анастасия. Пока он был в кармане, ветеран на нервах в лепешку его сжал.
Гурышев. Сильная кисть.
Анастасия. Из того, как он выглядел, у меня создалось впечатление, что до пенсии он каким-то рабочим ремеслом на жизнь зарабатывал.
Гурышев. Закалка, видно, серьезная.
Анастасия. После отказа смятый сникерс принять буча там заварилась… мы с Катькой ушли. Знаешь, что Катька на днях мне сказала? Относительно нашей торговли нашими собственными полотнами.
Гурышев. Посоветовала нам поберечься и на морозе не торговать?
Анастасия. Заботливость присутствовала, но в ином плане. Она сказала, что возле нас станет ходить и к нам зазывать.
Гурышев. На всю округу тонким голоском голося? Чтобы приведенные ею с нескрываемым презрением на нас смотрели?
Анастасия. Ты забываешь, что девочка она у нас довольно зажатая.
Гурышев. И как же она собирается народ к нам скликать?
Анастасия. Преодолеет себя.
Гурышев. Родителям помочь?
Анастасия. Она процент хочет.
Гурышев. Один?
Анастасия. Пять. Если благодаря ее взываниям к нам подойдут и что-то у нас купят, пять процентов ее.
Гурышев. Так она скажет, что любой покупатель к нам подошел, ее услышав. Чересчур много для маленькой девочки у нее набежит.
Анастасия. Да с чего набежит-то… думаешь, что с ее участием продажи у нас валом повалят? Весь Воронеж около нас столпится?
Гурышев. Столпятся-то запросто, а вот купят ли что… а с другими художниками какой договор заключим? Скликать будет к нам, а купят не у нас, а у них! Насчет процентов и с ними надо условиться.
Анастасия. Кто-то согласится, а кто-то…
Гурышев. Буйняковский согласится.
Анастасия. Кто-то нас пошлет и общайся с ним потом…
Гурышев. С таким человеком нормально общаться я не смогу. Пославшего меня я, возможно, прощу, но зажавшему долю, по всей справедливости нам причитающуюся, отношения со мной не восстановить! Девочка по морозу бегает, голосок напрягает, а он за это нашей семье ничего… как бы в драку я с ним ни полез.
