Юрий Бондарев - страница 14

Правда, Бакланов умолчал о том, какое участие в тех событиях принял его тогдашний лучший друг Бондарев, с которым их позже развели идейные споры.

Но не надо думать, что вся учёба в Литинституте сводилась к обсуждению рукописей студентов на семинарах известных писателей и критиков. Программа вуза включала в себя и много других предметов, в частности таких, как история советской литературы и теория литературы. Какие-то курсы вёл ученик знаменитого Валерьяна Переверзева – Геннадий Поспелов. Он написал несколько учебников, в которых Бондарев мало что понял. Уже спустя годы он, работая в редакции «Литературной газеты», рассказывал коллегам на «летучке», как непросто ему было учиться что в школе, что в институте. Приведу фрагмент стенограммы редакционного совещания от 31 мая 1960 года:

«Преподавание литературы. У меня также возникла мысль об этом. Гоголя я, извините, до сих пор не понял и не особенно люблю, потому что в школе мне когда-то говорили: Манилов – продукт того-то, Чичиков – продукт того-то. Толстого я только в институте понял. Тургенева до сих пор переварить не могу. Был у нас такой учебник – Поспелова. Я, помню, пытался на уроке рассказать то, что прочитал в статье Писарева. „Садитесь, Бондарев, двойка. Нужно вот так – как в учебнике“» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2533. Л. 61).

Сразу после ухода Гладкова из Литинститута встал вопрос: кому передать его учеников. Семинары прозы тогда в этом вузе вели Николай Замошкин, Валентин Катаев, Владимир Лидин, Константин Паустовский, Константин Федин… До сих пор неизвестно, сами студенты, занимавшиеся у Гладкова, выбрали себе новых руководителей или за них всё решило начальство. Мы знаем лишь итог: Бондарев и Фридман оказались в семинаре Паустовского. К Паустовскому перешёл и другой ученик Гладкова – Семён Шуртаков, но он в круг Бондарева – Фридмана не вписался.

Впоследствии про семинары Паустовского были сложены легенды. Один из учеников мастера – Михаил Коршунов – рассказывал:

А за что Паустовский приветил Бондарева и Бакланова?

К сожалению, пока не удалось разыскать дневники семинарских занятий Паустовского. Не исключено, что они были уничтожены или сгнили в каких-нибудь сырых подвалах. Но кое-что донёс до нас Бондарев. В новелле «Мастер» он писал: «Слушая Паустовского на семинарах, мы впервые понимали, что творчество писателя, его путь – это не бетонированная дорога с удручающей и лёгкой прямизной, это не левады самодовольства, не честолюбивый литературный нимб, не эстрадные аплодисменты, не удовольствия жизни. А это – „сладкая каторга“ человека, судьбой и талантом каждодневно прикованного к столу. Это мужество и напряжение всех физических и душевных сил».

Прозанимавшись с Бондаревым год, Паустовский убедился, какой это яркий талант, но ещё требовавший, как любой другой бриллиант, серьёзной огранки. В конце второго курса он дал о своем ученике следующий отзыв: «Бондарев пишет непритязательно, неторопливо, простым языком. Хорошо пишет о детях. Бондарев – добрый писатель, как бы всегда приветливо улыбающийся своим любимым героям. Во всём, написанном Бондаревым, чувствуется мягкость, понимание человеческих радостей и страданий. Недостатком Бондарева является некоторая приглушённость, бескрасочность его прозы» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 1. Д. 1208. Л. 128).