Юрий Ларин. Живопись предельных состояний - страница 3

И еще одно, что стоило бы помнить и учитывать в связи с нашим рассказом: отношения между сподвижниками Ленина формировались задолго до октября 1917-го. Совместное подпольное прошлое придавало их общению в качестве руководителей рабоче-крестьянского государства видимость прежнего братства, в которое многие из них искренне верили – порой до последнего вздоха. Не случайно же в 1936 году, когда дело шло к аресту Бухарина, о чем он и сам догадывался, свои письменные послания к главе партии Николай Иванович неизменно начинал словами «дорогой Коба». При сложившихся обстоятельствах эта обыденная, давно привычная форма обращения больше походила на апелляцию к общему революционному прошлому – начиная со времен, когда в эмиграции, в Вене, образованный «Бухарчик» помогал «Кобе», не знавшему немецкого (впрочем, и другими иностранными языками едва ли владевшему) с переводом материалов для статьи по национальному вопросу. Да если даже и без отсылки к давним событиям: всего-то четырьмя годами ранее Сталин по-дружески просил Бухарина поменяться квартирами в Кремле – говорил, что не может обитать в прежней после самоубийства жены. И Бухарин согласился: политические разногласия не повод отказать старому товарищу в сочувствии. В той самой квартире – относительно небольшой, кстати, – позднее родился Юра; отсюда его отец, объявивший смертельную голодовку, был вызван на заседание февральского 1937 года пленума ЦК ВКП(б), и уже из того парадного зала отправился, вместе с Алексеем Рыковым, прямиком в тюрьму НКВД.

Пока же, в 1920‐х, Николай Бухарин с семейством живет в бывшей гостинице «Метрополь», своеобразной правительственной коммуне, именуемой Вторым домом Советов, – по соседству с Лариными, на расстоянии лестничного пролета между квартирами. В 11 лет Аня посвятила Бухарину стихотворение – будто бы шуточное, но с сентиментальной концовкой: «Видеть я тебя хочу, без тебя всегда грущу».

Каким образом из взаимной симпатии между высокопоставленным большевиком и дочкой его старого партийного товарища начали возникать куда более сильные и сложные чувства, довольно обстоятельно, с психологическими нюансами и подоплеками, написала сама Анна Михайловна в «Незабываемом». Поэтому, преодолев соблазн (уж очень выразительной получилась у нее эта сюжетная линия), мы все-таки не станем вдаваться в детали, обойдясь легким пунктиром. И сразу же уточним, что еще в 1929 году Николай Бухарин расторг брак со своей второй женой, Эсфирью Гурвич, так что формальных препятствий для последующего романа у него не имелось – но были препятствия иного рода.

Тут, вопреки обещанию не погружаться в перипетии политической борьбы на большевистском олимпе, нам все же придется, пусть и эскизно, вспомнить обстоятельства внутрипартийной схватки 1928–1929 годов. Вспомнить исключительно для того, чтобы отчетливее воспринимались условия, при которых нарождалась эта будущая «ячейка общества». Итак: в конце 1920‐х прежняя «сталинско-бухаринская коалиция дала трещину», как выразился десятилетия спустя американский историк Стивен Коэн в знаменитой книге «Бухарин. Политическая биография» (этот англоязычный труд еще возникнет и сыграет свою роль в нашем повествовании). Говоря вкратце, Сталин со своими сторонниками в Политбюро и в ЦК (которые поначалу не составляли явного большинства) исподволь добивался сворачивания нэпа, склонялся к насильственной коллективизации крестьянских хозяйств и ратовал за «сверхиндустриализацию» любой ценой. Тогда же, кстати, впервые прозвучал и тезис про обострение классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму. «Правая оппозиция» во главе с Бухариным вознамерилась этим планам противостоять – и вроде бы даже не без шанса на успех. В частности, вопрос о смещении Сталина с поста генсека обсуждался в кулуарах партийного пленума в июле 1928-го. Но и в этой затяжной фракционной войне, как до того с троцкистами, «Коба» всех переиграл – главным образом за счет аппаратных интриг. По мнению Коэна, «в отличие от разгрома левых поражение Бухарина имело огромные социальные последствия. С исторической точки зрения это была политическая прелюдия „революции сверху“ и того явления, которое впоследствии получило название сталинизма».