Чем она так зацепила Архаровца, Ника не поняла, но он стырил ее несчастный рюкзак и отправил в урну на улице, в окурки и чьи-то плевки, утверждая, что мусор нужно выкидывать. Нике пришлось рюкзак оттирать под довольный ржач всего класса, а Архаровец фоткал процесс и лыбился во всю харю. Через день все тетрадки Ники были исписаны разной похабщиной, матерными частушками, разрисованы картинками мужских гениталий.
Ника расплакалась от обиды, от нелепости происходящего; ее слезы заметила классная, взяла посмотреть тетрадь – и это был проигрыш. Капитуляция.
Классная без особых проблем вычислила вандалов, и был разговор у директора, которому скромник Володя Архипов поклялся, что больше не будет. Находчивый Гога Вантуз объяснил, растопырив пальцы, что это «типа флеш-моб», но если кто шуток не понимает и сразу стучит директору, тот не Мышь, а Крыса голимая, и ей слова больше не скажут. Директор остался доволен: Архаровец был генеральским сынком, мажором, как многие в школе.
Перемирие у директора обернулось всеобщим бойкотом. «Чтобы знала! – вещал Архаровец. – Чтоб понимала, Крыса чумная, что реальные чики своих не сдают!»
Ника шла на уроки, будто на казнь. Отличница, дочь ученого, не последнего человека в мире, ничего она не могла доказать отмороженным дуболомам, взявшим ее в оборот. Никогда раньше Нику не доставали с такой беспощадной точностью, навесив ярлык вечной жертвы и «крысы недрессированной».
Возможно, фирмовые шмотки исправили бы положение, но Ника, воспитанная в Старогорске, среди людей, увлеченных наукой, никак не могла понять, как модный прикид повысит скиллы и чем помогут лейблы на тряпках. Каждую ночь она плакала, зашивая одежду тайком от мамы, отмывая рюкзак и чехол р-фона, переписывая сочинения, чтобы вырвать листы с тайным творчеством ненавистного Вовки Архипова. А тот продолжал изгаляться: он рисовал ужасные комиксы, в которых забитая Ника тащила его в кровать, и совсем уж мерзкие вещи, от которых Нику тошнило. Она словно окуклилась от стыда за беспомощность, за покорность, за готовность плыть по течению, лишь бы ее не трогали. То ли дело Великий Альтар! «Мародеры» шли по локациям, побеждали, проходили сложнейшие квесты, и все ближе горел сто двадцатый дан – легендарный инст с Перевалом, за которым никто еще не бывал…
Ника прижалась к двери дальней кабинки в пустом туалете, от страха закрыв глаза и выставив руки в нелепой защите, а глумливая троица надвигалась – медленно, издевательски, будто играя с пойманной крысой.
– Сунем ее башкой в унитаз? А то шибко умная, стерва! Опустим, как бандюка? – предлагал Архаровцу Дима Дно.
– Она ж не авторитет! – фыркнул сознательный Вантуз. – В кинце такие парашу драили.
– Пусть драит парашу, че, будет зачетный видос!
– Ну ща, разбежались! – с испуга голос сорвался на писк, но возмущение пересилило, и Ника открыла глаза. – Сам отмывай унитазы, Вантуз ты или кто?
– Че сказала, уродка? – набычился Вантуз. – Архаровец, Крыса пищит, нужно давить тварюгу!
– А ну ша! – поднял руки Архаровец. – Что вы тут развели базар? Вы же в курсе: у меня грандиозный проект, творческий, а вы про бандитов. Я задумал, – уже Веронике, с медовой кривой улыбочкой, – издать небольшую газету, спецвыпуск «Из жизни Крысы». Газета будет с картинками, я присылал наброски. Но, как художник, хочу быть правдив. Слышь, модель моя ненаглядная? Заголяйся, а я заценю, есть ли грудь под этим мешком!
