Такая возможность в школе была: некоторые Анины одноклассники не стали посещать эти занятия, потому что их воспитывали в другой религии. Мама написала такое же, как и их родители, заявление. Отпросившись с работы, она пошла вместе с Аней ко второму уроку и понесла его в школу.
Аня стояла за углом и подслушивала разговор.
– Ну что ж вы сразу не сказали, что не будете ходить… – голос учительницы звучал расстроенно.
– Она хотела, – ответила мама таким голосом, какой бывал у неё при виноватой улыбке.
– В любом случае мы не собирались на вас давить… Захотите – ждём обратно.
Нет.
Мама попрощалась с учительницей, вернулась к Ане. Потрепала её за щеку, поцеловала, обдав запахом мятной жвачки, и ушла на работу.
Вернувшись домой в тот день, Аня залезла в сервант, стоявший в зале, отыскала среди хрустальных бокалов маленькую иконку и через тошноту и страх закинула её на антресоли. Жить сразу стало легче.
* * *
Дела вообще шли на лад, и по остальным предметам Аня стала продвигаться гораздо легче, чем раньше. Особенно много было пятёрок по русскому языку и чтению – учительница радовалась всё больше и больше, а Аня и не знала, можно ли ей объяснить. Нужные слова для ответов будто сами появлялись в голове так быстро, как это вообще было возможно.
Однажды после уроков учительница попросила её остаться ненадолго и предложила вскоре поучаствовать в олимпиаде по русскому – они начинались как раз с четвёртого класса. Аня не смогла отказать – ведь ещё совсем недавно, объясняя, что такое переносное значение слова, учительница назвала её первой ученицей. Первая – значит лучшая, – вспомнила Аня, густо покраснела и подумала, что надо бы соответствовать.
Она взяла предложенные ей книги, которые нужно было прочитать, чтобы подготовиться, но дома всегда было что-то интереснее. Аня полюбила сочинять рассказы, стала придумывать то, что хотела бы прочитать сама, и в лучшие свои дни исписывала по тонкой тетрадке за вечер, чем по-доброму смешила маму. Так что книги вернулись к учительнице в шкаф непрочитанными.
В очередную пятницу Аня осталась после уроков на олимпиаду вместе с несколькими учениками параллельных классов. Сидя за партой, она читала напечатанные на листке задания, и буквы оживали, складывались в нечто большее, чем просто их сумма. Делали то же и слова, и предложения. За ними что-то стояло – теперь уж точно. Что-то слишком большое для неё.
Это что-то вспышками из ниоткуда прорывалось внутри. Той страшной, наполненной болью ночью в Озеровке, тем утром в школе и потом ещё много дней.
Сейчас оно было здесь, наполняло весь класс и не давало начать писать. Оно существовало долгие годы, даже века до её рождения и до того, как появились на свет её мама и бабушка. Но ей было всего лишь десять лет – хотя и её соперникам тоже. Учительница отправила сюда её, а значит, верила; но почему и зачем?
Оставалось двадцать минут до конца олимпиады, только и шуршали по бумаге чужие шариковые ручки. Аня посмотрела в окно. Сначала вдаль, на серую пятиэтажку напротив, а потом ближе – на ветви дерева, росшего у окна. На одной из них сидела, покачиваясь, ворона. Разве что издалека не было видно её глаз, да и Аня чувствовала себя совсем не так, как в тот день, когда впервые её заметила и потом на уроке православной культуры потеряла над собой контроль.
Бояться не нужно – давило на голову то, что наполняло весь класс
