. Но есть и другая – упрямая, пульсирующая, живая.
– Долго тебя ждать, Леа? Или ты здесь останешься?
Я трясу головой и залезаю на лошадь. Мы резко трогаемся, и я сразу хватаюсь за Маркуса, обнимая. Чувствую пальцами как он слегка напрягается, но после выдыхает, и его мышцы расслабляются.
– Как далеко ваш лагерь? – интересуюсь я и смотрю по сторонам, так как мы уже в новой для меня местности.
– Нам нужно перебраться на другой берег, а оттуда около десяти минут езды верхом.
– Ты не боишься, что о моём визите могут узнать? Вспоминая твою реакцию на меня, я уже боюсь представить, что будет, когда узнает весь лагерь.
– Никто не будет знать. Я всё устрою, ни единая душа не увидит твоё идеальное личико, – спокойно отвечает Маркус. Это был комплимент от него или он просто подстрекает меня за идеальность во всём из-за государства?
Мы сворачиваем с дороги и спускаемся к реке. Как я понимаю, здесь мелководье, иначе не было бы возможности перебраться на лошади. Я наблюдаю, как вода брызгает в разные стороны от копыт Хельги. Капельки так разлетаются, что попадают и на мои ноги.
– А вы и правда ловите людей нашей страны и исследуете их мозг? Просто в нашу первую встречу ты хотел именно это и сделать.
– Конечно. Распиливаем ваши черепушки и смотрим на мозг, – уверенно говорит Маркус. Его голос полон серьёзности.
– Ч-что? – удивляюсь я и расширяю глаза. Маркус заливается смехом из-за чего Хельга замедляется. И тогда я понимаю, что он шутит. Испускаю вздох и ударяю его в плечо. – Не говори так, Маркус. Я поверила тебе.
– Тебя можно обдурить в два счета. Будь менее доверчивой и имей чувство юмора.
Я хмурюсь и убираю руки от Маркуса, полагаясь лишь на своё равновесие. Он иногда бывает груб, бросая неуместные фразочки. А может я и правда не умею воспринимать шутки?
До конца нашей поездки больше не заговариваю с Маркусом, а лишь любуюсь природой. Лес на этой стороне кажется гуще и зеленее. Я вдыхаю свежий запах и запрокидываю голову, смотря на ночное небо, украшенное звездами.
Время от времени мы с папой позволяли себе ложится позже, выходили на крыльцо дома и смотрели на звёзды. Папа часто тихо играл на гитаре, пил кофе и рассказывал о своей молодости. Сколько же моментов он скрыл от меня? Страшно представить.
Тяжесть от сегодняшнего разговора с папой вновь наваливается на меня. Я шумно выдыхаю, чувствуя, как все внутри сжимается от боли. Я не представляю, как простить его. Я хочу, но понимаю, что не могу. Я больше не смогу смотреть на папу как раньше, не смогу видеть в нём человека, которым хотела стать. Доверие разрушено, осталось лишь презрение.
– Приехали, – оповещает Маркус, и я опускаю голову, стараясь выбросить плохие мысли из головы. – Мы сейчас с другой стороны лагеря. Я тебя проведу до своего дома, а после вернусь к Хельге и заеду уже через главный вход.
Перед нами возвышается высокий кирпичный забор, и я даже понятия не имею, как попаду туда, оказавшись незамеченной. Маркус слезает с лошади и поворачивается, ожидая меня. Я перекидываю ногу и спрыгиваю, но неудачно – теряю равновесие, и мои ноги подгибаются. Я почти касаюсь земли лицом, когда он резко подхватывает меня, ловит быстро и уверенно. Его руки крепко удерживают даже когда опасность уже миновала. На мгновение я замираю, чувствуя тепло его ладоней и своё сердце, бьющееся слишком громко.
– Спасибо, – негромко говорю я, почувствовав неловкость от своей неуклюжести и от нашей близости. Маркус сразу понимает, что мы дольше чем надо находимся в таком положении, и мягко отступает. Я ощущаю, как моя рука на мгновение цепляется за его одежду – неосознанно – и тут же убираю её.
