Какой абсурд – знать местоположение каждой песчинки в этом мире, но не знать, где отыскать нужного для счастья человека.
Избавив дом от лишних досок, расчистив участок, я принялся отстраивать запланированную комнату на втором этаже. Интересно, почему дом изначально был тесен, уж если дожидался меня? Вероятно, тем самым он призывал развиваться, коротая время до появления сестры.
Я верил, она обязательно появится – сияющая и счастливая. Представлял, как она входит в дом, где все будет кричать о том, как сильно я ее ждал. Каждая стена будет увешана от пола до потолка ее портретами, что ей, конечно же, не понравится. Она начнет снимать картины, приобретая статус полноправной хозяйки. Хозяйки, в которой нуждались мы оба, – и дом, и я сам.
Ведя затворнический образ жизни, я много рисовал. Каждая картина – портрет сестры, только раз за разом она становилась менее узнаваемой. Память будто постепенно стирала ее лицо, а глаза изображенной девушки получались и вовсе чужими. Но сдаваться я не собирался, внушив себе, что вскоре обязательно получится уловить черту, отличающую глаза любимой от всех остальных, не значащих для меня ничего.
В детстве я пробовал рисовать вместе с ней. В голове возникали интересные образы и идеи, но при попытке перенести их на бумагу руки не слушались. Получалось откровенно плохо, и я перечеркивал свое творчество, ни разу не завершив ни один рисунок.
Сестра уверяла, что нужно больше практики, что будет подсказывать и помогать. Но ведь ее никто не обучал, и у нее всегда здорово получалось. Она умела рисовать сразу, как только ей дали в руки карандаши. В четыре года, пока остальные дети просто малевали в альбомах, сестра изображала вполне узнаваемых цыплят, лошадок, собак и кошек, нашу семью. Мама, наверное, до сих пор хранит ее детские рисунки. А я после ряда неудачных попыток бросил и уже не возвращался к этому занятию.
В мире духов переносить идеи на холст оказалось значительно проще. Самое главное – четко сформировать образ и сосредоточиться на результате. А если что‑то пошло не так, всегда можно «передвинуть» мазки или вовсе стереть неудачный фрагмент.
Увлеченный процессом, я перестал выбираться из дома и только творил, творил, творил. Техника стала лучше, портреты – объемней, но прекрасные незнакомые глаза неизменно отражали тоску. И тогда я спрашивал у них – что могло бы их осчастливить? А они лишь смотрели с многочисленных портретов. В этом молчании было что‑то опустошающее.
Иларем давно не навещал меня, хотя я был даже рад: не хотелось лишних расспросов. Это слишком личное. Никто не должен знать, что для тебя по-настоящему важно, иначе это попытаются отнять. Даже лучшие побуждения негативно сказываются на попытках достичь счастья, так что лучше действовать одному. По крайней мере, больше некого будет обвинить в неудачах.
А неудачи преследовали меня.
В разгар одного из особо солнечных дней вдруг резко потемнело, и раздавшийся грохот сотряс стены ветхого жилища. Отложив кисть и подойдя к окну, я увидел, как черный туман падает на траву и застилает реку, наполняя все мрачными оттенками. Густой едкий туман, который однажды я уже видел в адских чертогах Рохаса.
Небо трескалось, рвалось на лоскуты, осыпаясь черными хлопьями. Это было не просто зловещее видение. Это было реально!
– Я нашел тебя… – послышался леденящий душу шепот. – Нашел…
