Заметки о литературе, и не только - страница 3

Как убийцу тянет на место преступления, так и Толстой окончил свои дни на железнодорожной станции. Из окна ему видны были злополучные рельсы…

Получается, Толстой и Достоевский – два великих «преступника» русской литературы. Такой ценой, порой, дается художественное величие.

Что нарушила Анна Каренина?

Вначале толстовского романа, когда на горизонте нарисовался гвардейский офицер из тех, кого принято называть «блестящим», и положил глаз на Анну, а та на него, все развертывалось обычным порядком. И дальше все должно было пойти так, как наставляла Анну одна из светских львиц и просто опытная женщина: тайный роман без обязательств, легкое шуршание в свете, которому нужен постоянный приток информации о пикантном, но не более того. Это называлось «быть в рамках приличия». (Тогда еще было понятие о приличиях. Аристократия!).

Но Толстой решил выбрать своей героини иной путь. Как психолог он любил эксперименты. Не такие острые, как ставил господин Достоевский, но вполне «естествоиспытательские». Тем более что ранее вышел роман Г. Флобера «Мадам Бовари», в котором все было поставлено верх на голову. (Такой сюжет мужчина придумать не мог, он был взят из жизни, и поразил писателя своей неординарностью). Женщина сама добивалась мужчин, и тратила на них большие деньги, настолько большие, что разорила свою семью.

Нарушение вековых принципов женского адюльтера кончилось для Эммы Бовари смертельной дозой мышьяка.

У Флобера получилась: «нет повести печальнее на свете, чем повесть о нарушенных канонах». И множество читателей ответили волной искреннего сочувствия героине, перекрываемого волной не менее искреннего возмущения безнравственным, а главное странным поведением героини.

Лев Толстой давно уже погружался в бездны женской психологии. К тому же, как человек критически воспринявший Библию, он не мог оставить без внимания тот факт, что все в мире началось с поступка Женщины. Толстой, похоже, интуитивно понимал, что библейская история продолжается в каждой семье, и в его тоже…

Ну, так что положено женщине? Какие красные флажки она не должна переступать, иначе мир начнет рушиться? Чтобы ответить на эти вопросы Толстой решил повторить казус с Эммой Бовари. В своем варианте, разумеется и на более широком социальном фоне. Настольно широким, что его двухтомное сочинение впору назвать «Аристократы». Но в таком случае могло затеряться главное ради чего он взялся за перо – рассмотреть выход за красную черту Анной Карениной.

Итак, до Флобера прерогативой мужчин было разорение из-за женщин. Роковые красавицы, все эти великолепные Манон Леско, толпами бродили по литературным страницам, вызывая страсть в мужских сердцах и сея разрушение. Наш Лесков в «Очарованном страннике» и «Леди Макбет Мценского уезда», и особенно Достоевский с Настасьей Филипповной, отдали талантливую дань сей традиции. Ничего не поделаешь: «Евин грех»! Но мадам Бовари оказалась поперек традиции, сама став жертвой роковой страсти.

Толстой погрузился в открывшуюся ему загадку надолго. Год за годом он следовал за своей героиней. Привыкал к ней, понемногу влюблялся в нее, возмущался ею, восхищался, испытывая все чувства стареющего Каренина, как если б ему самому изменила его жена Софья…

Господи! Что творила Анна! Вместо тайного, приятно щекочущего нервы романа сделала все, чтобы он стал явным для всех и мужа в первую голову. И позорное слово «адюльтер» ударило как гром из синего летнего неба. Это означало потерю репутации. А потеря репутации означала отлучение от света. И ради чего? Молодого человека? Да сколько их бродит, голодных самцов, вокруг! Разве умная Анна не могла понять разницу между романом, который ни к чему не мог привести, а потому должен быть без обязательств, и супружеской жизнью с любовником? Одно дело пылко бросаться в объятиях при встречах, но с непременным расставанием и вздохами: «Ах, как мне будет не хватать тебя!» и жизнью в браке, когда по завершении мига блаженства следует нечто вроде: «Не знаешь, когда вернут белье из прачечной?» Поэтому издавна в обществе было принято разделять любовь и супружескую жизнь. Женились чаще всего не ради любви. Что в крестьянском среде, что в аристократическом обществе брак оформляли во имя размножения. Были, конечно, исключения, когда одна сторона, чаще всего мужчина, имевший право безусловного выбора, оформлял отношения по любви. Это и было нормой. Анна же ломала не только рамки приличия, но и здравого смысла. Гены ветхозаветной Евы бушевали в ней вопреки разумным увещеваниям и вразумлениям со стороны. И предложенному компромиссу тоже.